– Приводи же, философ, свои примеры! – процедил сквозь зубы легат.

– Вы же помните фразу: «Multi enim venient in nomine meo dicentes quia ego sum et multos seducen», – произнёс философ.

Услышав эти слова, Грегуар вздрогнул. Он вспомнил, как их произносил падре Себастьян в церкви в Монтэгле.

– И что же в этой фразе тебе непонятно? – пожал плечами легат.

– В переводе это звучит так: «Ибо многие придут под именем моим и будут говорить, что это я, и многих прельстят».

– Пока всё верно, – согласился священник.

– Однако, к примеру, славяне, могут прочитать часть этой фразы на своём языке как – «под именем моим», так и – «во имя моё». Не правда ли, есть разница? – спросил Персиваль.

– Вот потому-то и все молитвы надо произносить только на латыни, – наставительно проговорил легат. – Впрочем, особой разницы в переводе я не нахожу.

– Я не слышал, чтобы многие приходили под Его именем, – сказал Персиваль и, выдержав жёсткий взгляд легата, с ненавистью посмотревшего на него, продолжил:

– Теперь многие пришли и стали говорить от Его имени.

– Я что-то не пойму, к чему ты клонишь, философ? – спросил барон и при этом его глаза стали наливаться кровью.

– Персиваль клонит к тому, что мы с тобой, Симон, пришли, прикрывшись именем Спасителя, – произнёс легат.

– А вот мы этого философа сейчас проучим! – прохрипел барон, хватаясь за меч, и закричал:

– Венсан, к оружию!

Оруженосец Симона де Монфора вскочил со скамьи и схватился за рукоять большого меча, намереваясь вытащить его из ножен.

– Останови их, легат! Иначе они убьют Персиваля! – закричал Данье.

– Прекрати, Симон! – крикнул священник. – Ещё не хватало пролить кровь в доме, в котором нам предоставили приют и накормили.

– Эти еретики мне уже порядком надоели. Впрочем, Венсан, давай немного подождём. Думаю, нам скоро доведётся поквитаться со всеми нашими обидчиками, – недобро усмехнулся барон.

– Отчего же вы, чуть что, сразу же хватаетесь за оружие? Неужели вы готовы только за непонравившееся тебе слово или за неподобострастный взгляд убить человека? – с укором спросил подвыпившего барона Мартин.

– Ничего подобного! Не за слово или взгляд, а во имя веры я готов убивать еретиков. Во имя веры позволено всё! – взревел Симон де Монфор. – Знаешь ли ты, катар, что я один из немногих крестоносцев отказался участвовать в истреблении единоверцев в Хорватии? В тот раз венецианские купцы натравили нас на один католический город. Но если на моём пути встанут иноверцы или хулители веры, я истреблю их всех до последнего ничтожного человечка!

Патрис исподлобья посмотрел на рассвирепевшего барона.

– Как же стало жарко, а латы скинуть нельзя. Здесь опасно оставаться без лат. Вокруг одни злодеи. Всех вас надлежит сжечь, четвертовать или повесить! – разошёлся барон. – И только так!

– Успокойся, Симон. Завтра нам предстоит долгий и трудный путь, – проговорил легат, глядя на сбежавшихся деревенских мужиков, которые с вилами, мотыгами и топорами вышли из-за угла дома.

– Это всё твоё миролюбие, Пьер! Пока их щадишь, они садятся тебе на шею! – кричал Симон де Монфор, за спиной которого стояли нахмурившиеся мужики.

– Молчи, Симон! Похоже, не все катары придерживаются мнения, что им не позволено убивать людей. Оглянись и посмотри – у местных жителей в руках топоры и вилы, – предупредил барона легат.

– Ерунда! Известно, что катары буквально следуют заповеди «Не убий!». Они ничего нам не сделают плохого, – расхохотался Симон де Монфор.

– Почему ты не замолчишь, Симон? Тебе и вправду не следует пить много вина, – сказал легат.

– А вас и не будут убивать, вас просто покалечат. Кажется, такого запрета не существует, – злорадно улыбаясь, пообещал Патрис, который приободрился, увидев собравшихся возле дома Мартина жителей Сомбре, вооружённых вилами, мотыгами и топорами.

– Уходите, добрые люди! – попросила Вероника.

Однако толпившиеся возле их дома односельчане не расходились.

– Уходите! Спасибо всем вам, что пришли, но мы сами всё уладим, – сказал Мартин.

Мужики ещё некоторое время постояли, хмуро наблюдая за раскрасневшимся рыцарем, его оруженосцем, возничим и папским легатом, а потом разошлись. Наконец, Симон де Монфор успокоился. Оруженосец и возничий подхватили его под руки и увели в дом, откуда вскоре послышался громкий храп.

– Жаркий у нас получился спор, – сказал Пьер де Кастельно, вытирая платком пот со лба.