В субботу я работала до шести. Мы договорились встретиться в девять вечера. Мне нужно было очень энергичным шагом дойти до дома и очень быстро привести себя в порядок. Я справилась оперативно – в отношении времени я стала нудная и слаженная как робот. Даже на свидание я умудрилась прийти на 15 минут пораньше. Чтобы заполнить время ожидания, я зашла в ближайшее кафе и взяла чай. Я села с чашкой за высоким столом у окна-витрины и смотрела на свое отражение. Мне вдруг стало всё так лениво, прямо через силу. В голову стали приходить мысли о том, как я не люблю все эти пляски с бубном, все эти глупые свидания. Потом меня пронзила мысль, что по пьяни я его переоценила и что он на самом деле совсем несимпатичный, или нудный, или плохо пахнет.

Я постоянно смотрела на часы, и предстоящая встреча была мне уже мучительна. Когда осталось несколько минут до девяти часов, я собралась с силами, встала, запахнула пальто и вышла.

Я увидела его издалека – он ждал напротив метро, всматриваясь в выходивших оттуда людей. На душе у меня моментально отлегло – он был еще лучше, чем я запомнила его со знакомства в баре.

Он стоял, высокий и тощий, как фонарь. Но в то же время в нём была какая-то уверенность в жестах – он был не из тех высоких, которым некомфортно в высоте своего тела. Когда мне нужно было посмотреть ему в лицо, мне приходилось задирать голову – он был где-то там, как потолок.

У мексиканца были красивые кисти рук с изящными пальцами, как у пианиста, но главным была его улыбка. Он улыбался очень много и искренне. Его рот умел растягиваться в особенную улыбку, которая вгоняла меня в какой-то блаженный транс. Он нагнулся и поцеловал меня в щеку.

Мы оба были в радостном возбуждении от встречи и незаметно для себя стали бродить по ломаной траектории среди рядов рынка Ковент Гарден. Наконец, мексиканец решил, что пора где-то присесть. Он осмотрелся по сторонам и выбрал место, где не было длинной очереди у входа – шёл моросящий дождь, и мы оба стали замерзать. Нас усадили за единственный свободный стол у входной двери. Это был крошечный круглый столик на высокой ножке, размером не больше подноса.

Мексиканец усадил меня на длинный диван с одной стороны стола, а сам сел напротив, спиной к двери. Он взял мне сразу две «Маргариты» и один мохито себе. После первой «Маргариты» я начала беспокоиться о спине мексиканца – алкоголь открывает во мне гипертрофированное сострадание. Я только и видела, как постоянно открывается дверь за его спиной и на его спину, защищенную лишь тонкой хлопковой рубашкой, дует, и ещё что его беспокоят постоянно снующие туда-сюда посетители. В конце концов я предложила мексиканцу сесть возле меня. Но там и на одну тощую задницу места не было, так что когда он втиснулся, мы оказались бедром к бедру, очень тесно прижаты друг к другу. С чувством неизбежного я начала вторую «Маргариту», а когда закончила, молча повернула к нему лицо – он уже сидел вполоборота ко мне – и мы начали целоваться.

Когда я иногда думаю о мексиканце, всё, что я хочу вспоминать – это его поцелуи. Никто никогда не целовал меня как он. Эти поцелуи были лучше секса – вернее, от них было настолько хорошо, что секс уже был не нужен! Позже я думала: что было бы, если бы я не встретила его? Как можно прожить жизнь и не попробовать таких поцелуев? И мне хотелось поделиться мексиканцем с каждой женщиной мира, чтобы они тоже узнали, что такое поцелуй.

Это были поцелуи чистой эйфории, от которых чувствуешь себя сидящей на коленях у Бога.

Бар стали закрывать. Мы вышли на ночные улицы, уже заполненные такими же пьяными и возбужденными шатальцами в распахнутых пальто.

Он сказал: «Поехали!»

Мы сели в автобус, который ехал в сторону моего дома, и я поинтересовалась, почему мы едем ко мне домой? Ничего же не будет.

А он спросил: «Почему нет?» Por que no?

Он достал меня с этим своим испанским – я уже сто раз прокляла момент, когда чёрт дернул меня за язык с радостью сообщить ему о своих посредственных способностях на этот счёт. Я и так с трудом собирала мысли по частям, не говоря уже о том, чтобы переводить их на испанский. Прямота вопроса обезоружила мой одурманенный «Маргаритами» мозг. Я вернула ему вопрос: «А почему да?»

«Потому что между нами есть магия», – он обнял меня своей длинной рукой и притянул ближе.

Так, обнявшись, мы вели дебаты всю дорогу, пока не вывалились на остановке аккурат у моего дома. Он утверждал, что всего лишь проводит меня до двери – для чего следовало буквально перейти дорогу.

У входной двери он наклонился и повис на калитке, умоляя о чашке чая или кофе. У меня не было ни чая, ни кофе – и это была чистая правда! У меня даже не было сахара, чтобы развести в стакане кипятка. Тогда он стал просить воды. Он взял мою ладонь и голосом человека, который долго полз по пустыне, сказал: «Воды!»

Я не могла сдержать приступ смеха и сдалась. Я не хотела вести его в свою комнату – моя комната была как дневник, распахнутый на самой личной странице. Постепенно, как гнездо сороки, я заполнила её сокровищами с улицы – жестяная коробка для хлеба с надписью «Хлеб», которую я приспособила для разных мелочей; подсвечники из двух стеклянных стаканчиков – бордовый и оранжевый, в которых я принесла свечи из нашей с актрисой тайной церкви на Марилебон роуд. На большую стену я прилепила картинки из журналов и открытки – портрет Фриды и Вивьен Ли в роли Скарлетт О’Хары. Я подобрала на улице пальму, а на подоконник поставила горшок цикламенов – подарок актрисы. Пальму я тащила домой целый час. Когда я её увидела, то подумала, что кто-то переезжает и растение на самом деле не выбросили, а просто вынесли на улицу. Я постояла, всматриваясь в прохожих – все же похоже, что она была ничья. Я поскорее подхватила мою пальму, обняла горшок обеими руками и пошла домой. На проездном у меня была сумма «для непредвиденных случаев», равная одной поездке на автобусе. Но был час пик, автобусы были забиты людьми, и я побоялась, что пальме сломают листья, поэтому пошла пешком. Так я шла в обнимку с цветком, как героиня фильма «Леон», добрый час. Над проигрывателем была моя фотография, сделанная шаманкой – я лежала на полу её квартиры, голая, худая как героиновая наркоманка, в трусах и чёрных гетрах, и с сигаретой во рту. На месте груди я прилепила прямоугольник, который вырезала из упаковки от презервативов, со слоганом: «Приготовься к удовольствию». Мое ложе – матрас – я задвинула в нишу над встроенными полками. На внутренней стороне нижней полки я написала краской: «Однажды я проснулась лисицей, я была свободна и мне было хорошо». Каждое утро я открывала глаза и видела эту надпись.