Я не знала, что мне делать. Я снова была на «жёлтых лейбах» – наклейки, которые лепили на уцененные продукты (те, чей срок годности был на пределе). Полки с жёлтыми лейбами мы с актрисой и так проверяли в магазине первым делом. Мой кухонный шкаф был пуст, как квартира после ремонта. В нём стоял только пакет с рисом. Особенно разителен был контраст со шкафом Большой Чешки, где упаковки макарон и консервные банки постоянно вываливались или торчали в щель дверцы. Я поставила на свои полки несколько пустых коробок, которые подобрала у мусорки: картонку из-под мисо-супа и пустую пачку сухой смеси для оладьев.

Мы с актрисой нередко набивали в кафе полные карманы пакетиками сахара или порционного кетчупа, прихватывали салфетки, а случалось, и рулон туалетной бумаги из уборной.

Денег едва хватило на аренду за январь, и меня спасло только то, что Большая Чешка уезжала на месяц домой, и я могла отключить отопление – ни один человек в здравом уме не согласился бы прозябать в таком холоде, и если бы Большая Чешка была дома, мне пришлось бы платить половину счёта за отопление.

Зима как раз случилась необыкновенно снежная и била рекорды по лютости. Мне она казалась невыносимо холодной. По ночам я не могла заснуть от холода. В постель я надевала носки не только на ноги, но и на руки, как варежки, и, мучаясь в состоянии гипотермической бессонницы, яростно желала к лету махнуть по ту сторону океана, в Мексику.

Начался январь, и актриса в очередной раз спасла мою обледенелую шкурку, подсобив мне небольшую работу на ежегодном заседании «Президент-Клуба».

Я понятия не имела об этом загадочном клубе, не считая некоторых отрывочных историй, которые раньше рассказывала актриса.

Сама она проделывала эту халтуру уже третий год подряд. Я знала только, что мне заплатят 120 фунтов за пять часов несложной работы. Местом заседания клуба был отель «Дорчестер» на Парк Лейн. Я редко появлялась в этой части города – я шаталась в своём Восточном Лондоне – «на Исте» – и в респектабельном Мэйфере чувствовала себя неуютно. Об отеле я слышала, что к ним в бар заходит выпить принц Гарри. Это был какой-то совершенно другой мир.

Я вошла с бокового хода, как было указано в письме нашей «мамаши» – женщины, которая набирала девушек на обслуживание предстоящего мероприятия. В коридоре мне встретилось несколько горничных в униформе, как в ролевых играх – маленькое кремовое платье, белый передник и кружевная накрахмаленная наколка буфетчицы в волосах. Для нас была выделена огромная комната, полная девиц, похожих на тех, которые отираются с сигаретой у входов в ночные клубы. Всего сто человек – самое отборное мясо Лондона.

Комната была очень красивая, похожая на бальный зал – с канделябрами, лепниной на потолке и мягким ковром. У входа в комнату сидела женщина со списком в руках – меня нашли по фамилии, отметили и дали чёрное платье, такое же, как у всех. Возле моей фамилии стояла отметка «6-й размер». Я знала заранее, что будет маленькое чёрное платье с открытой спиной, и нервничала, так как у меня была сыпь на спине и волосы ещё не прикрывали лопатки. Нужно было принести свои туфли. У меня не было чёрных шпилек, и я взяла чёрные ботинки, у которых был тонкий каблук и которые в общем можно было с натяжкой назвать туфлями. На фоне сверкающих красных подошв лабутенов и высоченных шпилек мои ботинки смотрелись откровенно по-лоховски.

Я пришла уже накрашенная – ещё дома я сделала свой обычный макияж «на выход»: тушь, румяна, немного серых теней. Без помады – помада мне никогда не шла. Она придавала мне вид малявки, которая накрасилась помадой старшей сестры и думает, что она теперь взрослая женщина. Когда я пришла, то застала всю комнату – весь большой зал – за массовым нанесением макияжа. На это, как оказалось, и был выделен первый час оплачиваемого времени. Весело и громко болтая, красотки разбились на небольшие группы, достали огромные чемоданы с косметикой, круглые зеркала на длинной ножке-подставке, развернули рулоны мягких чехлов с кистями всех размеров и форм, включили в розетки плойки и утюжки для волос. Некоторые крали бегали туда-сюда с большими бигудями на голове, делавшими их голову похожей на афро.

Я нашла укромный угол и решила переодеться в мою униформу на этот вечер. Платье было совершенно шлюшное – причем шлюшки самого низкого пошиба – из какого-то дешёвого атласа с отливом. Оно настолько плотно прилегало к фигуре, что молния на спине сошлась только на выдохе и застёжка неприятно впилась в кожу. Но, по крайней мере, оно было не короткое – длина была вполне удобная. В зале было холодно. Крали непринужденно бегали полуголые – все как инь-ян: либо вытравленные блондинки, либо жгучие брюнетки. Все с идеальной гладкой, загорелой кожей, грудастые, ногастые, с длинными ногтями, с накладными ресницами, от которых глаза были похожи на безмолвные хлопающие орхидеи. Ни одна из них не мерзла как я.

Я всматривалась, пыталась угадать, кто из них та самая эскорт-проститутка, о которой, бывало, рассказывала актриса. Я спросила, и актриса засмеялась: «Бляди здесь, по сути, все. Те, что настоящие, из эскорта, будут после банкета. Они и задницу не оторвут за 120 фунтов».

Когда приготовления закончились, все стали фотографироваться друг с другом на телефоны. Я вышла в туалет и обнаружила там небольшую группу в таких же атласных платьях, но красного цвета. Их было человек десять – это были ведущие аукциона. Они не хотели пудриться в большой комнате вместе со всеми. Ведущие выглядели точно так же, как крали в черных платьях. Все они напоминали икебаны живых цветов, стоящие в туалете, – красивые, но совершенно искусственные на вид растения.