Клаус потёр клюв, но внятного ответа дать так и не смог.

– Слушай, я волнуюсь за тебя, – продолжил говорить мистер Дарвин. – Дам тебе пару выходных, чтобы ты пришёл в себя. Идёт? Отдохнёшь от проверок тетрадей, контрольных, прочей макулатуры, выспишься, как следует, и вернёшься уже к выставке полный сил и энергии.

– К выставке? – возмутился Клаус. – Раф, я же говорил директору, что не хожу на эти глупые выставки.

– Знаю, но ему, откровенно говоря, всё равно. Другие учителя по геометрии отказались. Остаёшься только ты.

– А мне отказаться нельзя?

– Нет, там будет много схем и чертежей. В жюри должен быть тот, кто в этом разбирается. Так что, ждём тебя через два дня, здесь, в спортивном зале. Директор тоже будет присутствовать, поэтому настоятельно рекомендую не пропускать это мероприятие. Вот, держи. Всего хорошего!

Клаус молча взял из его крыльев какую-то бумажку и, ещё раз кинув презрительный взгляд в сторону заместителя, пошёл к выходу из кабинета.

– А, кстати, Клаус!

– Что?

– С сорокалетием тебя.

Заснежье за последние двадцать лет не перетерпело изменений: всё такие же улицы, мощённые плиткой, каменные иглу, идущие бесконечными рядами. Только, кажется, стало грустнее. Но это было дело возраста. Розовые очки слетали с глаз, и наружу начинала выползать чернота, которая, к сожалению, находилась всюду, даже в самых светлых уголках города.

В больнице, куда пришёл учитель по окончанию рабочего дня, оказалось тихо и спокойно. Клаус быстро прошёл в кабинет своего лечащего врача, не заполняя анкет. Медсёстры хорошо знали Чаплина, так как тот часто приходил сюда на курсы терапии, и поэтому могли пропустить его без заполнения бумаг, если, конечно, не было других пациентов.

– Мистер Пол, можно войти? – немного приоткрыв дверь, спросил Клаус.

– Мистер Чаплин? Да, входите. Я вас ждал, – ответил доктор. – Хотите тёплой настойки? Моя жена принесла её сегодня утром. Сказала, что добавила какой-то секретный ингредиент, улучшающий вкус, но я не почувствовал особой разницы.

Пингвины любили пить настойки на коре всё тех же размороженных деревьев, найденных глубоко в древних льдах. Настойки эти имели разные эффекты: одна одурманивала, другая лечила, третья давала энергию. Естественно, эффект зависел от их состава.

Клаус, вежливо отказавшись от предложения, молча прошёл к столу и сел на стул напротив доктора. Мистер Пол странно поглядывал на него, явно волнуясь.

Они сидели с минуту, не двигаясь и не говоря, пока учитель не взял инициативу в свои крылья:

– Вы сказали, что ждали меня, мистер Пол? Зачем?

– Что? А, да! Да, ждал, – взволнованно ответил доктор. – Видите ли, мистер Чаплин, тут произошла ужасная ошибка… Пришли новые результаты вашего обследования.

– Результаты обследования? Я думал вы мне уже поставили диагноз.

– Да, поставил, и он был точным, но…

– Но?

Мистер Пол снял очки со своего клюва и аккуратно положил перед собой. Он сгорал от волнения.

– Но тот аппарат, которым мы вас проверили, оказался бракованным, – договорил доктор. – Нам прислали новую модель, и… я снова проверил ваши анализы.

– И что?

– Оказалось, что вы серьёзно больны, мистер Чаплин.

– На сколько серьёзно?

Мистер Пол грустно поник головой.

– Медицина в вашем случае бессильна, – едва слышно ответил он. – Мне очень жаль.

Клаус отвёл взгляд к окну, за которым солнце уже подходило к горизонту, уступая место звёздам и луне.

– Что же тогда получается – я умру?

В ответ учитель получил только вздох, полный печали.

– Мне очень жаль. Но ваши лёгкие вряд ли протянут больше месяца. Можете остаться у нас, получите профессиональный уход. Похороны оплатит больница. Большего я предложить вам не могу. Простите…

Чаплин громко сглотнул. Лапы едва держали его, а крылья перестали слушаться.

– Ладно, я, наверное, пойду домой, – сказал он дрожащим голосом, вставая со стула. – Спасибо, мистер Пол. До свидания.

Клаус вышел из больницы, разбитый и угнетённый.

Он шёл по освещённым улицам города, полностью отдавшись мыслям, пока не уткнулся клювом в дверь своего иглу.

Дома учитель даже не стал раздеваться, а сразу лёг на кровать и уставился в потолок, с трудом осознавая, что может вот так просто умереть.

Он закрыл глаза и, на удивление, очень быстро уснул. Отведённое ему время пошло с этой самой секунды.

Свои выходные Клаус провёл отдавшись меланхолии. Он не выходил из дома, не открывал двери почтальонам, а только молча глядел в окно, сидя в ободранном кресле Джека.