Шрифт:
Наваждение исчезло так же быстро, как явилось перед его взором.
— Ты был рожден чтобы быть деревом, — произнесла богиня. — мертвым деревом. И потому твое семя тоже мертво. И этого не изменят ни боги, ни демоны, ни Сидхе, ни Врата, отважный Генерал. То что мертво, не может дать жизнь.
Безымянный опустился на землю. Сердце его бешено стучало в груди.
Это был так давно…
Так давно…
Он думал, что забыл.
Надеялся, что забыл. О том неисчислимом времени, когда еще не были рождены боги и первый Яшмовый Император не ступал среди бескрайних, но пустых вечерних садов.
Уже тогда он склонялся над своей погибшей матерью, не в силах даже проронить слезы и…
Безымянный помотал головой.
Это был просто сон.
Далекий сон, где эпохи сверкали мгновениями.
Когда он очнулся от него, то держал в руках меч, был закован в броню и именован воином. Первым воином Безымянного Мира.
— Зачем вы пришли? — второй раз повторил Безымянный.
Он нажал на маленький деревянный колышек и ступенька откинулась, обнажив ларец и черный меч в простых, кожаных ножнах.
— Эта сила, — Истани повернулась к нему и указал на меч. — что делает тебя равным нам, богам. Как ты назвал её?
— Терной, — ответил Черный Генерал.
— Почему?
— Она сказала мне, как её зовут, — честно ответил Генерал. — когда я впервые коснулся её.
— Или же создал, — вновь тихо прошептала Истани. — человек не должен обладать силой бога, Генерал. Это не правильно.
— В этом мире нет ничего правильного. Или справедливого. И только это — правильно. Есть лишь необходимость. И те, кто готов брать на себя ответственность за неё.
Истани улыбнулась. Она не была так же красива, как сестра — Аштари, но было в ней что-то такое… чарующе пугающее. Как в неотвратимости своей матери.
Ушедшей в вечность Смерти. Той, что придет, однажды, за всеми. Даже за собственными детьми. Её пустой, заброшенный дворец, обходили стороной даже Император и Ляо Фень. Из всех обитателей Седьмого Неба, лишь Черный Генерал побывал там, найдя вместо библиотеки лишь несколько старых книг.
— Аштари права — ты слишком много общался с нашим Мудрецом.
— Я не повторяю трижды, богиня, — Безымянный поднял меч. И как тогда, прежде, мир замер и будто что-то огромное и невероятно могущественное накрыло собой все небо. Истани не ощущала ни магических слов, ни энергий, ни воли или мистерий меча. Эта была какая-то другая сила. Сила смертного. Способного убить бога.
— Так вот, для чего ты, на самом деле, посетил все библиотеки дворцов, — вдруг поняла она. — Мы думали… что же. Глупо ожидать от дерева, что оно станет рыбой. Ты был пробужден, чтобы быть сильнейшим. И это твоя неотвратимая суть. Стремится к еще большей силе.
Он молча вглядывался в глаза самой судьбы. Судьбы, которую он мог одолеть своим мечом.
— Эта сила, — Истани провела ладонью по воздуху. Будто могла кожей ощутить её касания. — Она почти равна силе нашего Императора.
— Вашего Императора, — поправил Безымянный. — у меня нет властителя кроме этого, — он указал себе на грудь. — и этого, — а затем на лоб. — и того, что выше, — а затем будто послал это движение к небу.
— Того, что выше?
— Отца моего отца и матери моей матери, — пояснил Безымянный. — путей моих предков.
— Твои предков… — вздохнула Истани. — в тебе, теперь, смертного больше, чем божественного.
Он вновь промолчал.
— Что же, — вновь вздохнула Истани и взмахнула рукой.
Глава 1461
Рядом с излучиной ручья, в том месте, где стояла Истани, появилось каменное ложе. Красивое и древнее. Старше, чем могли представить себе смертные.
— Когда придет время, — произнесла богиня судьбы. — положили тело возлюбленной на эту постель.
— Зачем?
— Потому что только сделав так, ты сможешь, однажды, вновь её встретить.
— С чего ты взяла, богиня, что я собираюсь с ней, и с кем бы то ни было, расставаться, — Безымянный поднялся на ноги и направился вниз к холму. И с каждым его шагом сила вокруг него лишь росла. Она поднималась, словно волна цунами. Неудержимая и могучая сила, о которой не знали даже боги.
Ибо не было этой силы до тех пор, пока Черный Генерал не собрал воедино все знания Седьмого Неба и не объединил их со знаниями смертных. И теперь, тот ларец, что раньше хранил бесчисленное множество свитков, содержал лишь один.