— Доктор сейчас на операции, — сообщает мне темноволосая девушка в голубой медицинской форме, сидящая за стойкой. — Какой у вас вопрос?

— Мой парень, Каримов Булат, находится в реанимации после аварии, — Для себя я решила, что сейчас ложь о наших отношениях никому не повредит. — Мне нужно знать, как он, и когда я смогу ее увидеть.

— В реанимации он пробудет не меньше суток, поэтому сегодня вы к нему не попадете. — Я могу передать ваш номер Сергею Валерьевичу, и он наберет вам, как освободится.

Поехать домой сейчас, зная, что в десятке метров от меня Булат, возможно, борется за свою жизнь? Как можно?

Я мотаю головой и, обняв себя руками, иду к креслам возле стены. Я буду ждать столько, сколько нужно.

«Столько, сколько нужно» занимает четыре часа. Четыре часа, которые я посвящаю импровизированным молитвам, в которых сулю Богу свое здоровье в обмен на то, чтобы с Булатом все было хорошо, и самобичеванию за собственные обидчивость и глупость. Воображение вновь играет против меня: я не могу вытряхнуть из головы картину мертвенно-бледного лица Булата, трубки, вогнанные в его тело, множественные кровоподтеки, как не могу избавиться от звука его прерывистого дыхания. Если с ним что-нибудь случится, я никогда себе не прощу.

Когда к стойке подходит высокий худощавый мужчина в повязке, и после того, как медсестра указывает ему на меня, я понимаю, что это и есть он: лечащий врач Булата. Стараясь не моргать, чтобы ни на секунду не терять его из вида, я сокращаю расстояние между нами. Если он такой занятой, вдруг снова уйдет.

— Здравствуйте. Я Тая… Таисия Володина, девушка Булата, — последние слова я говорю чуть громче, чтобы придать им правдоподобности. То же самое он мог услышать от Карины, но сейчас я об этом не думаю. Не до этого. — Пожалуйста, скажите, как он?

Взгляд у мужчины уставший, но смотрит он, тем не менее, внимательно. 

— Он стабилен. После операции еще сутки пробудет в реанимации под наблюдением, а потом его переведут в палату. Приезжайте завтра. Сегодня смысла ждать нет.

Я хватаю ртом воздух. Операция. У него была операция, значит, авария была серьезной.

— Скажите... — я набираюсь мужества, чтобы произнести нужное слово: — Он ведь не умрет?

На лице врача появляется подобие улыбки, которая для меня сравнима с вышедшим из-за туч солнцем.

— Нет, он не умрет. Большая кровопотеря, но это поправимо. Жизненно важные органы не пострадали.

— Значит, с ним все будет хорошо?

Врач кивает, отчего мне мгновенно хочется его обнять.

— Мы сделали все, чтобы так оно и было. 

После того, как он уходит, я возвращаюсь на стул и на всякий случай сижу там еще полчаса. Когда ничего не происходит, заставляю себя вызвать такси. С ним все будет хорошо. Доктор Булата вряд ли стал мне лгать. Зачем ему давать мне ложную надежду? Наверняка это противоречит медицинской этике.

Дорогой я звоню Марине, которая в это время уже должна подъехать к дому, и извиняюсь перед ней, что подвожу с ключами. Про аварию Булата я написала ей в СМС, и она попросила держать ее курсе.

Спать этой ночью у меня не получается. Я до утра лежу с открытыми глазами и продолжаю свои неумелые молитвы: «Только пусть у Булата все будет хорошо, и я больше никогда не буду на него обижаться. Я буду ходить в церковь и делать пожертвования в детские дома. Больше никогда не буду говорить слово «черт» и даже помирюсь с мамой. И с отчимом тоже помирюсь, только бы Булат поскорее поправился.

— Доктор ведь сказал, что его переведут в палату после обеда, — замечает Даша, глядя, как я надеваю обувь. — Позавтракала бы. Со вчера ничего не ела.

Я не хочу есть. Как я могу думать о еде, когда Булат лежит в больнице? Сначала нужно удостовериться, что с ним все в порядке.

Я приезжаю ровно к открытию. На мой вопрос перевели ли Булата в палату, ответ девушки на ресепшене оказывается неутешительным: нет, он все еще в реанимации. 

Сделав себе кофе(он тут оказывается бесплатным), я занимаю кресло в зоне посетителей и принимаюсь ждать. Для себя я решила, что часто девушку вопросами дергать не буду, и подойду к ней в двенадцать. Даже будильник на это время ставлю. А что если меня не пустят в палату? Вдруг у врачей есть на этот счет особое распоряжение? Вдруг Карину пустят, а меня нет? И тут же отмахиваюсь от этих мыслей: я все равно к нему попаду. Неважно как. Я просто это знаю.

Настойчивый писк телефона заставляет меня дернуться. Я распахиваю глаза и начинаю быстро моргать. Седой мужчина, сидящий напротив, отрывается от экрана мобильного и смотрит на меня. Я сама не заметила, как уснула.

Пустой стаканчик из-под кофе, который я все это время сжимала в руке, я выбрасываю и иду к ресепшену. Терпеливо выжидаю очередь из двух человек и повторяю девушке свой недавний вопрос:

— Каримова Булата перевели из реанимации в палату?

Она фокусируется взглядом на мониторе и неожиданно изрекает: