– Ты ни в чем не виновата, – вдруг произнес Шеридан. – Так сложилась судьба.

Я замерла. До сих пор мне еще никто не говорил о том, что я не виновата в произошедшем, даже Бертрам, который почему-то говорил мне обычно фразу: “Ты ничего не могла поделать”.

– Мне не стоило говорить ему, что я пойду с ним в кино, если я не собиралась с ним никуда идти. Он так обрадовался, а это была ложь…

– Нет-нет-нет, Дэшиэл, ты точно ни в чем не виновата! – выпрямив спину, максимально уверенным тоном произнес Шеридан. Я с удивлением посмотрела на него и наши взгляды встретились. – Послушай меня внимательно: ты не виновата, ясно? Как не виноват Бертрам в том, что его девушку пырнул грабитель, как не виноват я в том, что мать Кирана застрелил невменяемый наркоман, так и ты не виновата в том, что твой коллега лишился жизни до того, как ты успела посвятить его в смысл своей шутки.

Я замерла, не зная, что можно ответить на подобную тираду. Хотела сказать: “Спасибо”, – но не хотела, чтобы мой собеседник почувствовал еще бoльшую мою слабость. Но я должна была поблагодарить… Мне ведь стало легче… Впервые с того злосчастного дня мне стало по-настоящему легче. Всего лишь из-за трех произнесенных вслух посторонним человеком слов: “Ты-Не-Виновата”.

– Спасибо, – наконец заставила себя заговорить я, всё еще не в силах моргнуть.

Снова молчание. Но уже становится как-то неловко. На всякий случай я отвожу глаза и допиваю последний глоток из своего бокала, после чего решаюсь заговорить вновь, на сей раз чтобы закончить разговор, чтобы не порождать больше неловких пауз:

– Ты отличный слушатель, Шеридан, а отличные слушатели порой бывают лучше психолога. Хотя, может я и ошибаюсь, у психолога-то я ни разу не бывала.

– И я не бывал, – едва уловимо ухмыльнулся он. – Можешь называть меня просто Гордоном, я ведь тебя уже давно по имени зову, – он протянул мне руку.

Заулыбавшись, я пожала её, и всё это время лежавший на полу рядом с нами Вольт сразу же активизировался, видимо решив, что мы прячем от него что-то сладкое.

– Ладно, Гордон, ты отличный мужик, – усмехнулась я, вернув свою руку обратно себе. – Думаю, мне пора на боковую, – поднимаясь, я заодно взяла и его опустевший бокал. – Было приятно пообщаться.

– Думаю, мне даже больше чем тебе, – трепая уже успевшего залезть ему на руки Вольта, бодрым тоном отозвался Шеридан. – Хоть какое-то разнообразие в общении, а-то общаюсь вечерами и утрами только с этим красавцем, – взяв пса за морду, он заглянул ему прямо в глаза. – Скажи, Вольт, дружище, правда ведь здорово пообщаться с кем-то, кроме собаки? И что мы с тобой будем делать, когда эта девушка уедет отсюда? Будем скучать? – Вольт вдруг заскулил, словно понял, о чем говорит его хозяин.

– Ну вы… Актёры, – широко заулыбалась я, оголив зубы. – Спокойной ночи вам, – развернувшись и направившись к выходу из гостиной, махнула рукой я.

– Спокойной ночи, – послышалось мне вслед вперемешку с собачьим лаем.

“Надо же, бывший агент ФБР!”, – уже садясь на свой диван, мысленно удивлялась я. – “Надо же… Надо же пробить его по базе…”, – я потянулась за своим мобильным.

Я познакомился с Лалит девятнадцать лет назад. Ей тогда был двадцать один год, мне – двадцать два. Мы оба были эмигрантами из Индии и оба были сиротами, когда-то усыновленными белыми семьями из Канады, но познакомились мы не на этой почве. Мы оба ходили в группу психологической поддержки по одной и той же причине: каждый из нас недавно узнал о том, что никогда не сможет иметь собственного ребенка, хотя мы оба не страдали сексуальной дисфункцией. Лалит потеряла эту возможность после перенесенной ею тяжелой операции, я же не мог надеяться на потомство из-за внезапно выявленной генетической проблемы. Несмотря на то, что мы оба были слишком молоды, чтобы думать о детях, нас сильно травмировала столь жестокая новость в столь раннем возрасте, и мы оба приняли предложение наших лечащих докторов посетить группу психологической поддержки, в которую, в итоге, вместе решили прекратить ходить уже после третьего посещения. Помимо бесплодия, индийских корней и истории попадания в Канаду путём опекунской программы у нас с Лалит неожиданно выявилось еще много чего общего: мы оба любили фолк-музыку, болели за одну футбольную команду, обожали детективы и предпочитали куриные ножки из KFC пицце. Нельзя сказать, что между нами вспыхнула страсть, но уже после второго нашего свидания я был уверен в том, что я влюбился. Позже Лалит призналась мне в том, что она испытала ко мне чувства тоже только после нашего второго свидания. Так я понял, что у нас совпадают не только мысли и вкусы, но и эмоции. Одни в целом мире, без родственников и связей, которые действительно хотелось бы поддерживать, мы поженились уже спустя год после знакомства, а еще спустя один год приняли решение взять на воспитание ребенка из приюта. Лиаму было всего три года, когда он к нам попал. По национальности он тоже был индийцем, но рожденным в Канаде, отсюда и его далекое от индийской культуры имя. Сначала мы жили в съемной квартире в Ванкувере, но потом мне надоело ютиться в этой крохотной коробке, надоело чувствовать себя незначительным насекомым на оживленных улицах мегаполиса, работающим официантом в пятизвездочном гостиничном отеле. Я предложил Лалит взять льготный кредит и купить небольшой домик в каком-нибудь маленьком городке, где было бы много зелени и не было бы высоток, упирающихся в самые облака. Она достаточно быстро загорелась этой идеей, и вскоре мы стали искать варианты среди городов, лежащих ближе к северу, а уже спустя всего лишь какие-то три недели нашли.

В Маунтин Сайлэнс мы живём уже пятнадцать лет, Лалит работает на местной почте, а я нашел себе отличное место администратора в местной гостинице с красивым названием “Древний кедр”.

Мы решили взять еще двух детей, когда Лиаму исполнилось четырнадцать и он начал вести с нами разговоры о поступлении в колледж. Так в нашей семье шесть лет назад, в возрасте десяти лет, появился Чад и четырехлетняя Шанти. Если в предыдущий раз мы, будучи молодыми и неопытными, специально выбирали себе здорового ребенка, то в этот раз мы осознанно искали “проблемных” детей, тех, у которых было меньше шансов попасть в семью, чем у “обычных”, здоровых детей. Чаду, брошенному когда-то и кем-то в роддоме и с тех пор не покидающему стен приюта, было сложно передвигаться без костылей, а Шанти, сразу после рождения забытой кем-то в туалете одной из забегаловок Миссиссоги, была аллергиком и страдала интермиттирующей астмой.

Дети на удивление быстро подружились между собой, что изначально нас с Лалит больше всего волновало: мы боялись, что Лиам, обычно добродушный и открытый, может вдруг проявить ревность, ведь он продолжительное время был единственным ребенком в семье, но он наоборот проявил такой энтузиазм в этом вопросе, что Чаду с Шанти не оставалось ничего, кроме как с легкостью вписаться в нашу семью и стать её полноценными частями. Мы с Лалит были необычайно счастливы таким развитием событий, наверное поэтому наше внимание притупилось, когда социальный работник предложил нам взять еще одного ребенка. Мы улыбнулись тому, что среди наших детей уже есть один индиец, один еврей и одна белокожая, почему бы нам не взять ребенка африканского происхождения? Мы слишком быстро согласились и практически сразу пожалели о поспешности своего согласия…

Мы многого не учли. Например о том, что Зери до нас успела сменить пять семей, мы узнали только после её первого побега из дома. Еще мы не учли её возраст – такого взрослого ребенка прежде мы не пробовали брать из приюта. В свои двенадцать лет Зери уже не была девочкой – она была полностью сформировавшейся девушкой, с третьим размером груди и голосом на тон грубее моего…

Наша жизнь в мгновение ока превратилась в какой-то ужас, а прежде тихий дом в настоящее поле боя. На фоне весельчака Лиама, гения Чада и тихони Шанти Зери казалась нам чем-то неконтролируемым и импульсивным, но мы с Лалит не хотели сдаваться сразу. Мы не хотели, чтобы этой девушке пришлось возвращаться в приют в шестой раз, думали, что сможем показать ей, что она способна стать частью семьи, но у нас так ничего и не получилось. В какой-то момент я стал замечать, что Лалит боится её. Я и прежде замечал, и жестко обрывал попытки Зери физически доминировать над Чадом или Шанти (Лиам к тому времени уже поступил в университет, чему мы с Лалит безумно гордились), но когда я увидел страх в глазах своей жены, я понял, что с меня достаточно. Это произошло в конце октября. Зери снова не ночевала дома и снова не хотела нам говорить, где её черную задницу носило. Лалит пыталась с ней поговорить, а я немного замешкался в ванной и поэтому зашел на кухню позже, и вдруг увидел то, чего не хотел бы видеть никогда: черная, как ночь, девушка, не очень-то высокая, но коренастая и мускулистая, нависает над моей тонкой и хрупкой женой, и кричит ей в лицо о том, что она не намерена терпеть её “недоматеринские” выходки… Я врезал этой неблагодарной такую мощную пощечину, что у нее, немного поддатой то ли от алкоголя, то ли от легких наркотиков (я бы уже ничему не удивился), слезы из глаз посыпались не от обиды, а от очевидной боли. Она выбежала из дома стремглав, а я обнял Лалит за плечи и прошептал ей на ухо слова о том, что с нас достаточно: мы не будем терпеть до конца учебного года, мы не будем бояться того, что этот человек может причинить боль настоящим нашим детям. Мы откажемся от Зери до Рождественских каникул, которые в прошлом году она испортила, выкрав все наши подарки детям и сбежав с ними в Дэф Плэйс, где её и нашли пьяной в дым. В этом году никто не испортит нам Рождество, никто не отберет у Чада костыли, никто не спрячет ингалятор Шанти, никто не заставит мою жену бояться громких и несправедливо грубых слов в её адрес.