Шрифт:
Особенно этот день. Да, я хорошо его помню.
Так вот, я запрыгнул на заднее сидение нашей машины. Было солнечно и хорошо. Наверное, так должно быть в детстве – солнечно и хорошо.
– Этьен, а расскажи, какая девочка из детского сада нравится тебе? – спросила вдруг мама.
– Мари! Зачем ты лезешь к ребенку с такими глупыми вопросами? Это вторжение в личное пространство, – мягко, но строго одернул её отец.
– В моем вопросе нет ничего страшного!
Я тоже думал, что в таком вопросе нет ничего страшного. Потому что мне не нравилась ни одна девочка из детского сада. Я ведь не дружил с ними, они не дружили со мной. Я играл только с мальчиками, и, если уж мама хочет знать, кто мне нравится, так я скажу ей.
– Мне нравится Люсьен.
– Прости, милый? Может, ты хотел сказать «Люси»?
– Нет, Люсьен. Это мой друг.
– Это мальчик?
– Да, – удивился я.
– Тебе нравится мальчик? – мама спросила это тихо и спокойно, но все-таки её голос изменился, и я понял, что, видимо, нечто страшное все же произошло.
Отец, сидевший рядом с мамой, которая продолжала сосредоточенно рулить, повернулся ко мне. Он пристально посмотрел на меня. Словно пытался понять, что за неведомое существо сидит сейчас в его машине. И что лучше сделать с этим существом.
– И за что именно тебе нравится Люсьен?
Я испугался. Сработали какие-то защитные реакции. Я вжался в диван, и быстро проговорил:
– Он мне не нравится. Я просто пошутил!
В ту секунду я научился врать.
– Неудачная шутка, – отец еще секунду разглядывал меня, и только после развернулся обратно.
Больше не было солнечно и хорошо. Стало темно и плохо.
Помню их разговор. Я подслушивал.
– Это вовсе не значит, что наш сын – гомосексуалист!
– Нет, как раз и значит. Ему всего пять лет, но он четко сказал, что ему нравится мальчик. Какой-то один определенный мальчик. Он считал нашу реакцию, и потому принялся отрицать.
– Но, если даже так…все может измениться…
– А может и не измениться. Послушай, Мари, ты прекрасно это знаешь: они все – больные. Я не хочу лечить еще и своего сына. Я хочу, чтоб он был счастливым, здоровым, нормальным и полноценным человеком. А какой-то Люсьен ставит все это под угрозу.
– В основном их расстройства обусловлены позицией общества. Сама по себе любовь к человеку своего пола вовсе не значит…
– Мари, в конце концов, это просто омерзительно…
Ах, если бы кто-нибудь слышал, как отец произнес то слово! И этот кто-то навсегда бы убедился: да, это в самом деле просто омерзительно.
ОМЕРЗИТЕЛЬНО.
Я ведь и правда мало что понимал…но уже совершил поразительное открытие: с точки зрения моего обожаемого отца то, что мне нравится Люсьен, а не какая-нибудь Изабель, – омерзительно.
Значит, и я таков, с точки зрения моего обожаемого отца.
И почему я только не обожал вместо отца свою мать?
Мне было 15 лет, и последние пару лет я врал отцу о своих увлечениях одноклассницами.
Они тянулись ко мне сами, без каких-либо усилий с моей стороны: звали на прогулки, на воскресные обеды, чуть позже – в кино, или послушать вместе пластинки.
Их родители с радостью принимали меня в своих красивых уютных домах: они знали, как хорошо зарабатывают мои родители, а кое-кто даже через меня пытался записаться на первый сеанс к доктору Роже.
Всем вам нужен психотерапевт.
Одноклассницы пытались то схватить меня за руку, или ждали, когда я начну хватать их за руку, или за волосы, или за грудь, или еще за что-нибудь, что у них уже отросло. Но я был невероятно галантен, сдержан, учтив и целомудрен. «Ты не похож на других парней!» – восхищенно говорили они, и влюблялись еще больше.
Конец ознакомительного фрагмента.