– Когда? – Анри вдруг поднял голову, и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ну пускай сегодня, зачем откладывать? Знаешь, Анри, ты не должен себя убивать…

– Почему?

– А почему должен? – задал я встречный вопрос.

– Мир – дерьмо, я тоже дерьмо, не такое, конечно, как мир, но вполне дерьмовое. Наверное, я слишком всерьез воспринимаю его, а он совсем несерьезный, точнее, он вообще не серьезный, так что…

Анри перестал тараторить, и даже, кажется, перестал плакать.

– Глупости какие. Ты несешь глупости.

– Кому я нужен, в конце концов? – спросил он, настойчиво, как мне показалось.

И тогда…и тогда я сказал:

– Ты мне нужен. Анри, я люблю тебя.

Я подвинулся чуть ближе к нему.

– Что ты под этим имеешь в виду? – спокойно спросил он. Пожалуй, даже слишком спокойно.

– То и имею. Я люблю тебя, как…как люблю.

Я посмотрел на него. Он пожал плечами.

Тогда я привлек его к себе, и зачем-то заставил Анри положить голову на мои колени. Я провел по его волосам – они были грязные, жирные, и сильно пахли потом.

Собственно, кто такой Анри?

Анри – некрасивый, не очень интересный, безвкусно одетый, а на его лице всегда такое выражение, будто он только что прилетел на эту планету из соседней галактики, и то по ошибке.

Он не пытался дружить с кем-то из сокурсников, держался особняком, и, пожалуй, не скрывал своего презрения, глядя на студентов в кампусе, когда те рассиживались на газонах и бордюрах, весело гогоча, жуя что-нибудь, или выкуривая сигареты.

На тех, кто ходил с ним на одни и те же курсы (включая меня), он смотрел еще хуже.

И, пожалуй, я прощал ему эти взгляды. Дело в том, что Анри, молодой человек по всем статьям непривлекательный, был самым талантливым студентом на нашем потоке, и, быть может, в принципе самым талантливым студентом на факультете изящных искусств и архитектуры. Это знали все, и вряд ли тут кто-то мог с ним состязаться. Он был к тому же ужасно работоспособным.

Профессора чуть ли не называли его гением, он скромно и смиренно принимал похвалы, как должное, и продолжал держаться подальше от всех.

– А что этому уродику остается делать еще, если не задирать свой нос? – сказала как-то о нем наша сокурсница и моя подруга, Мириам, – и нет ничего особого в его работах.

Мириам, дерзкая и красивая девушка, приехавшая учиться по обмену из Англии, а до этого целый год проучившаяся в академии в Дюссельдорфе, была главной конкуренткой Анри. Самое забавное, что тот об этом не знал, и очень бы удивился сему факту. Мириам терпеть не могла Анри: последний прошел на стипендию для самых выдающихся студентов, а она – нет. Кажется, только они вдвоем и подали заявки.

– Он, конечно, не так плох, но ведь он – полное ничтожество. А художник должен быть прекрасен во всем, не так ли, Этьен? – томно говорила мне сексуальная Мириам.

И я соглашался.

Анри все-таки воспринимался мной как занимательный феномен, и я начал искать его общества. Наверное, чтоб убедиться: в самом деле он такой бестолковый и неинтересный, или же прячет сокровища интеллекта и души под маской застенчивости и холода?

Я подсаживался к нему в столовой, завязывал разговоры, рассуждая о культуре, политике и обществе, но Анри натурально только хлопал глазами, и жевал свои бутерброды, пока я разливался в красноречии.

– На кой черт ты вообще с ним начал общаться? – ревниво шипела Мириам.

Она изо всех сил пыталась стать моей девушкой, и я обнадеживал её, уделяя Мириам довольно много своего времени.

– Почему бы и нет? – спокойно ответил я ей.

Я жил в Юкле, но часто гулял по Икселю, и однажды наткнулся там на Анри.

– Я живу неподалеку, – ответил он, когда я спросил его. – Шоссе Бундаэль. Не очень хорошее место, но ничего, мне сойдет.

Так я и узнал его адрес.

Я, недолго думая, навязался Анри, и мы вместе проходили пару часов по округе. Честно говоря, мне было безумно скучно, но Анри, удивительно, был в тот раз довольно разговорчивым. Он много говорил о техниках живописи, об искусстве, снова о техниках, и каких-то чертовых философских концепциях Кандинского, или Малевича, или еще кого-то из русских авангардистов.

Говорил он коряво, но, кажется, не от того, что был плохим оратором (но и это, полагаю, тоже), но потому, что был жутко взволнован, как будто…

– Как давно я не разговаривал с кем-то так подолгу! – воскликнул он.

Тогда я понял, насколько Анри одинок.

Я предложил, когда вроде бы встреча подошла к логическому завершению, выпить вместе пива.

– У меня нет денег… – грустно ответил он.

– Я угощаю!

Мы зашли в бар, я заказал по две стелы. У Анри тряслись руки, и он чуть не расплескал содержимое бокала.