Пряников Алисе пока не предлагают, и подходит она не к чайнику, а к Наде, как к более опытной, за советом.

– Что мне с ним делать?

– Да ничего не делай, – отвечает Надя, флегматично листающая затёртый томик Чехова, – пусть читает, если ему очень этого хочется. Иди пока чаю выпей и успокойся – всё равно покупателей нет.

Алиса послушно идёт в подсобку, ставит чайник, распаковывает лично купленное печенье – она же не Надя, чтобы пить чай пустым! Ева Павловна не поворачивается к вошедшей, хотя обращает на неё внимание: ещё не время для чьего-нибудь перерыва. Она роется в бумагах на своём столе, потом отодвигается.

– Алиса, – зовёт Ева Павловна мягко, заглядывая в листок: правильно ли назвала девушку? – Алиса, нам нужно поговорить.

Алиса бы и рада ей ответить, да только рот забит печеньем: она поднимает на Еву Павловну печальные карие, совсем как у коровы, глаза и пытается справиться с комом во рту.

– Ты уже восемь дней у нас стажируешься. Тебе нравится?

Вообще-то, на этот вопрос ответа у Алисы нет: во всём есть что-то хорошее и что-то плохое, и ей, конечно, нравится только хорошее. А как относиться к тому, что зарплата оказалась в два раза меньше, чем в объявлении? А к тому, что пряниками с ней не делятся? Непонятно…

Однако работа Алисе очень нужна: она хочет съехать наконец от грозного дяди и шумных близнецов, хочет завести собаку… Да мало ли что можно завести, если у тебя есть деньги! Поэтому Алиса неуверенно кивает.

– Хорошо, – говорит Ева Павловна тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Тебе не трудно? Ты уверена, что справляешься?

– А разве нет? – переспрашивает Алиса. Если так, почему ей не сказали раньше?

– Мне кажется, тебе тяжело, – не унимается Ева Павловна.

А какая, позвольте, Алисе разница, что там кажется Еве Павловне?

Люди идиоты и больше всего на свете любят почему-то судить о том, в чем совсем ничего не понимают. О том, что им кажется. Мужчины почему-то любят говорить о родах. Бездетные рассуждают о правильном воспитании детей; им вторят те, чьи дети курят за гаражами, заводят собственных детей уже в восьмом классе, причиняют самим себе физический вред и при всём этом не умеют варить макароны. Никогда не бывавшие за рубежом убеждают товарищей в наличии у иностранцев скверных повадок и непонятной платёжной системы. Не сталкивавшихся с суицидами и депрессией хлебом не корми – дай только написать эссе на десять страниц о причинах и мотивах. Все они уверены, что со стороны все ошибки видны отчётливее, и что их советы совершенно бесценны для желающего эти ошибки исправить. Всё это им кажется.

Если же вдаваться в этимологию, то от старославянского «казати» произошло не одно только слово «кажется», выразившее бы неуверенность Евы Павловны в своих словах, но и «сказать». Так что Ева Павловна, даже пытаясь казаться мягче, тем не менее уверенно и авторитетно заявляет Алисе: я, мол, говорю, что ты устала и не справляешься, а я старше и толще – значит, умнее.

– Если тебе не трудно, – говорит она увереннее и настойчивее, – почему ты тогда выглядишь такой уставшей и не улыбаешься?

– Я просто так выгляжу, – пытается протестовать Алиса. – И всю неделю так выглядела.

Слова эти лишние: они не только не оказывают ни малейшего влияния на Еву Павловну, но и делают Алису жалкой, по собственному мнению, в глазах руководства. Уверенный в себе, поступающий правильно человек не оправдывается – он говорит твёрдо и уверенно, не отводит взгляда, да вообще, скорее всего, прямо заявляет, что внешний вид нисколько не влияет на продуктивность.

Но обо всех этих важных вещах Алиса почему-то молчит. Наверное, ей уже всё равно: понятно, что Ева Павловна хочет её выдворить, заявив, что стажировка не пройдена, а значит, не будет оплачена, и взять новую девушку, чтобы выгнать её через неделю – это очень удобно. Ева Павловна давно уже пользуется такой схемой, и на работу ходит, как на курорт: за неё всё делают бесплатные стажёры.

– Просто так выглядишь… – повторяет она за Алисой, недовольно поджав губы. – Твой внешний вид вводит посетителей в недоумение… Боюсь, нам придётся попрощаться.

И снова слова излишни, но теперь Алиса понимает это: она молча встаёт, берёт свою сумку и идёт к выходу. Уже у самой двери она оборачивается и бросает, вспомнив о вежливости:

– До свидания.

***

«Не судите да не судимы будете» – высказывание довольно спорное. В первую очередь общественное порицание зависит от того, какое место вы занимаете в социальной иерархии относительно предполагаемого судьи и какие санкции можете по отношению к нему применить. Это относится зачастую только к тому, что высказывают вслух, потому что мысленно любой человек складывает о вас какое-никакое суждение. Чаще всего, кстати, оно почему-то не слишком лестное.

Ева Павловна однако первая взялась судить о моём внешнем виде, заявив, что он, якобы, вызывает у кого-то недоумение. Позвольте, если бы она сама не была похожа на покрытую бородавками жабу, я бы, может, и простила ей это заявление! Но всё, увы, так, как оно есть: болотное чудище остаётся сидеть в подсобке с чаем и пряниками, выползая оттуда изредка, чтобы испугать гостей и повысить продажи библии.

На самом деле, человек я слишком мягкий и неконфликтный, чтобы высказывать ей это, а кроме того, Ева Павловна имеет право выглядеть так, как она сама желает. И уж если ей захотелось прицепиться к моей внешности, то так тому и быть! Я и в самом деле её прощаю.