– И что же фы поняли?

– Что не стоит травить мать, чтобы привести на ночь мужика, например.

– Ах, Фишнёфая! – смеётся герр Фишер. Неясно, смеётся он над Алисой или вместе с ней, но выяснять она не хочет. – Как же фы мне нрафитесь, Фишнёфая!

Самой себе Алиса тоже нравится, но об этом она Карлу не говорит. Есть люди, которые думают, что они умнее если не всех, то по крайней мере очень многих – они ищут везде скрытый смысл, а в людях – тайные мотивы и двойное дно. Самое ужасное заключается в том, что эти люди до того увлечены поиском глубокого, до того рвутся закопаться поглубже в ворох синих занавесок, что не видят того, что лежит на поверхности. Можно бесконечно разглагольствовать о добре и зле, о спасении души и том, как его заслужить, но разве это позволяет отмести факт того, что опаивать собственную мать – не есть хорошо?

Посмеиваясь в свои седые усы, герр Фишер отходит от Алисы.

– Фот, что я могу претолошить фам прочесть, чтобы оснакомиться с литературным немецким… – говорит он, берёт кусок мела и начинает быстро писать на доске.

Алиса толкает под руку соседку, которая как раз старается записывать за герром Фишером. Она делает это случайно, потому что склоняется поближе к уху блондинки, но та всё равно недовольно кривится.

– Мне снилось, – шепчет Алиса, – что я муравей, и что меня судят за совращение будильника… Терпеть не могу будильники!

Сидящая рядом блондинка не отвечает: она только закатывает глаза и возвращается к списку рекомендуемой литературы.

***

Мой телефон обычно пребывает в беззвучном режиме, и хорошо ещё, если он заряжен, потому как пользуюсь я им редко и обычно, как фотоаппаратом или плеером, входящие звонки же, особенно с незнакомых номеров я имею привычку сбрасывать. Моё одиночество осознанно, однако обыкновенно чужаки не понимают этого и упорно пытаются вызвонить меня с тем, чтобы вызволить из замка одиночества.

По этой причине родня холодно меня ненавидит. «Не дозвонишься!» Верно, не дозвонишься, зато у вас есть замечательная возможность подумать, а действительно ли вам нужен этот звонок, и правда ли вы хотите поговорить со мной. Я не то, чтобы очень приятна в общении, и прекрасно это понимаю; чужаки же к пониманию чего бы то ни было не склонны, и иногда стоит подталкивать их в нужном направлении, чтобы всем нам комфортно жилось в одном мире. Но они всё-таки обычно упорно пытаются дозвониться, а когда их действия не имеют успеха, обижаются. А ведь им стоило бы ценить ту возможность, которую я предоставляю! Праздная болтовня ни к чему хорошему ещё никого не приводила…

Однако каждый, конечно, волен жить так, как ему самому хочется и обижаться по своему усмотрению.

Свой телефон я откапываю из-под одеяльной груды и обнаруживаю сообщение от того, кто обижается на моё молчание чаще других: «Не хочешь погулять?» Вообще-то, не хочу, но он мой парень, и мы не виделись две недели. «Давай, – пишу. – В два возле памятника».

Он знает, что это за памятник такой – сама объясняла. Я, вообще-то, считаю, что я могу быть очень дотошной и занудной, объяснять любой материал доступно и не отступать, пока он не будет понят. Но так не считают окружающие, упрямо стоящие на своём и приводящие в качестве аргументов слухи, сплетни, домыслы и каких-то воображаемых людей, сказавших что-то воображаемое, однако невообразимо умное. Иногда бывает так, что я устаю от своего одиночества, выбираюсь из замка и выхожу в мир, чтобы с кем-нибудь поболтать – в эти редкие минуты меня посещает мысль, что я не хочу больше быть одиночкой – в мире я сталкиваюсь с этими каменными лбами, не готовыми слушать и понимать, и спешно ретируюсь. Каждый раз, как в первый, я удивляюсь своим неоправданным ожиданиям и обещаю себе больше так не делать. И делаю снова. Уж самой себе несдержанное слово я прощу!

Но вернёмся к памятнику. Он представляет собой крестьянина, покорившего целину, что, вообще-то, не совсем точно, потому как, хотя отрасль сельского хозяйства в нашем крае ведущая, все знают: первыми эту землю вспахивали сосланные писатели, политики и преступники. Все они были людьми образованными и лаптей не носили! А в обратном вас может убедить разве что просмотр «России-1», сама цель которого – убедить людей в обратном. Непонятно только, в обратном чему. Лично я считаю, что как раз нахожусь на обратной стороне монеты с этими людьми, и имя этой монете – глупость. Все мы идиоты, а кто убеждён в обратном – тот самый большой идиот. Когда-то, конечно, и на нашей земле жили люди умные, но все они были преступниками и давно умерли. Памятников им не поставили. Ну, по крайней мере не здесь. А этот вот бронзовый крестьянин стоит себе в самом центре площади, вокруг него стоят скамеечки, вокруг скамеечек носятся по кругу машины, по праздникам аграрии возлагают к ногам крестьянина цветы.

Несмотря на то, что бронзовый монумент торчит прямо в центре, и именно возле него обычно кучкуется молодёжь, мне понадобилось некоторое время, чтобы объяснить Коту, что именно этот пятачок со скамеечками и кружащими машинами подразумевается под «площадью». В первый же раз мы разминулись метров этак на двести-триста: я ждала его, сидя на скамеечке с каким-то незнакомым мужиком, который, по-видимому, тоже кого-то ждал, а Кот гулял сам с собой среди лип по аллейке, и, если бы чёрт не дёрнул меня спросить, где его носит, Кот бы, наверное, всласть нагулявшись в одиночестве, вернулся домой и всю оставшуюся жизнь считал бы меня динамой. Не то, чтобы я на такое обиделась бы, но я против наклеивания ярлыков томатов на лимоны – судите меня, если вам угодно, но только за то, что я на самом деле сделала.

Почти полностью уверенная в том, что Кот – большой мальчик, и как-нибудь не заблудится, решаю не язвить и не читать нотаций, а идти собираться. Прочие представители женского пола приходят в ужас, когда видят мои сборы, меня клеймят предательницей и предпочитают забыть о моём существовании, чтобы однажды не сболтнуть случайно при своём мужчине. Поверьте, если он узнает о моём существовании, это будет настоящая трагедия! А всё потому, что сборы мои занимают минут пятнадцать.

Вытряхнуть из сумки тетради, халат и фонендоскоп, расчесать волосы по необходимости, на десять минут зарыться в шкаф, периодически покрикивая: «Да где этот сраный лифчик?!» – готова! Сбегаю из дома, топаю на остановку.