Громко хлопает дверь. Слышится ровно два тихих удара каблуков, между которыми – сухой стук трости по паркету.

– Немедленно все сюда! – велит Дьявол.

Голос его строг, тон не терпит возражений и пререканий, однако Сатана не кричит: уверен, что его и без того услышат. Ему не пристало повышать голоса – чем тише говоришь, тем внимательное слушают. Этому он научился у ораторов древности, а может, сам их этому приёму научил… Теперь уже неважно: все они умерли и попали не бог весть куда, потому как не было в их время ни рая, ни Иисуса, и теперь уже не сыщешь концов с концами, и не выяснишь, кто же первый приучил человека слушать внимательно.

Дьявол опускается в кресло лакового дерева и красной парчи – дорогая вещица, как, впрочем, и вся квартира; Тенёв сослужил ему хорошую службу, отыскав её – напротив окна, залитого солнечным светом, с мечущимся комаром. Мановением руки он заставляет комара замереть и упасть на подоконник—всё едино, скоро зима, и комарам пора бы отложить яйца и упокоиться с миром. Надеется ли комар, доживший до ноября, и отыскавший приоткрытое окно, за которым можно согреться, что после долгих холодов снова придут май и лето? Люди надеются. Люди не верят ни в Бога, ни в Дьявола, гордо заявляют, что сами управляют своей жизнью, но стоит начаться трудностям, стоит прийти зиме, как они трясутся и раболепно лопочут: «Скорее бы это закончилось». У древних были боги, которым они молились, у древних были чучела масленицы, которые они жгли, прогоняя зиму. У новых только блины в голове… Они гневят тех богов, что ещё остались, своими бессмысленными богохульными ритуалами, и получают от них зиму в марте и апреле – так люди сами управляют своими жизнями.

Услышав слова Сатаны, Тенёв мгновенно выходит из тёмного угла под подоконником. До того он наблюдал за мужчиной, спешно убегавшим с «ночной смены» от любовницы: Тенёв спустил несчастному колесо, закатил обручальное кольцо под сиденье и наконец натравил на мужчину патруль – словом, веселился, насколько только это было возможно. Но компания Дьявола обыкновенно сулит развлечения куда более изящные и тонкие, и им Тенёв тоже рад. Он трижды стучит по крышке гроба и мерзко ухмыляется.

– Пшёл прочь! —доносится изнутри недовольный голос Мариуса.

Надо заметить, что у вампира вообще не бывало благого настроения с того самого часа, как он поднялся в мир людей: Дьявол строго запретил ему кусать людей до самого бала, да ещё и велел выходить на разведку днём, когда, несмотря на мазь Розы, солнце всё-таки припекало. Тем отвратительнее становится настроение Мариуса, чем больше он пробуждается и чем отчётливее осознаёт, что сейчас раннее утро. Биологические часы вампира, несмотря на свою древность, работают исправно.

– Босс зовёт, – безо всякого смущения отвечает Тенёв. – Вставай, клыкастый, не то он из окна тебя вместе с гробом выбросит.

Мариус знает, что Тенёв преувеличивает: Дьявол на его памяти ни разу ещё не выбросил никого из окна и вообще пальцем никого не тронул. Тростью правда как-то раз замахнулся, но и тогда сумел сдержаться. Дьявол предпочитает действовать аккуратнее, не пачкая рук; он знает, кроме того, что боль физическая – наказание слишком малое для того, кто его разочаровал или разозлил. По одному щелчку пальцев может он испепелить Мариуса, может оставить его гореть в вечном пламени, может обратить его в муравья и заставить вечность провести в таком обличии, может обречь на скучную и нелепую человеческую жизнь, подвластную не самому человеку, но системе.

Свобода Мариуса дорога ему, хотя он, вынужденный прибегать к Сатане по первому его зову, уже не уверен, что свобода у него имеется. Он пинает крышку гроба, и она с грохотом падает на пол, заставляя живущих этажом ниже вскочить с постели и испуганно заозираться: не война ли началась. Единственное окно в комнате Мариуса и Тенёва выходит на запад, солнце не обжигает вампира, он морщится от неприятного раннего пробуждения, но молчит.

Второе Знамение резво подскакивает, едва заслышав шаги Дьявола в коридоре, ведьма же сидит неподвижно, привалившись к холодному кафелю стены. Он немного покрыт копотью от её усердного зельеварения, но Роза слишком испугана пережитым, чтобы обратить внимание на грязь. Голос Сатаны доносится до неё словно сквозь вату: Роза понимает, что хозяева «дьявольской» штуковины явятся за ней, что всем им лучше бы покинуть квартиру, и знает, что Дьявол может испепелить её за эту промашку. Роза судорожно сглатывает.

– Идём, – оборачивается Второе Знамение уже возле двери, – Он же позвал нас.

– Они будут искать нас, – невпопад отвечает ведьма, указывая трясущимся пальцем на унитаз. – Нас и Сергея Борисовича. Дьявол ни за что не простит мне лишних проблем.

– Разберёмся, – заверяет её кот. Он тщетно старается сохранять спокойствие, но шерсть на спине вздыбилась, а хвост беспокойно подрагивает – Второму Знамению не терпится выйти навстречу повелителю, он боится промедления.

Ни на секунду не веря в то, что кот способен с чем-нибудь разобраться, Роза встаёт и подхватывает тяжёлый котелок с липкой массой, пахнущей болотом.

– Великий Анголон, – шепчет она, судорожно впиваясь в латунную ручку, – взывает к тебе смиренная Роза из рода Северных Ветров. Впервые для себя прошу: спаси от гнева брата твоего, Велеса…

Тенёв и Мариус уже ждут их, стоя прямо перед господином. Солнце нещадно сжигает вампиру волосы на затылке, воздух напоён отвратительной вонью палёной плоти и волос. Дьявол морщит нос; люди перед ним горели нередко, но ведь то были люди.

Люди довольно дешёвое сырьё, и его подземелья ими полны – хочешь, можешь камин ими топить, другого они от Сатаны всё едино не ждут. Они валят толпами к его замку, ломятся в тяжёлые двери, они с радостью бегут топиться в болота к кикиморам, и в реки – к русалкам, они бросаются на острые ветки, прыгают со скал. Они сходят с ума в том мире, куда ему пришлось спуститься. Всем им пришлось. Люди отказались от многобожия, отказались от нечисти, перестали молиться и делать подношения, и все неприкаянные духи бежали, гонимые христианами, бежали под землю.