– Если что, ты – наглая горничная, ответившая на звонок, – зло шипит Тенёв. Ведьма отчаянно кивает.

Незапертую дверь демон открывает до того резко, что стоящий за ней едва успевает остановить занесённую для очередного удара руку и не стукнуть Тенёва по лбу. Визитёр мало походит на сотрудника полиции: одет он не по времени, в какие-то грязные лохмотья, подвязанные добротным кожаным ремнём, роста в нём не меньше двух метров, сальные волосы переходят в такую же сальную бороду, свободная рука свисает до самых колен, другая – поддерживает лежащий на широком плече дубовый гроб. От гостя до того сильно несёт мертвечиной и разложением, что слезятся глаза, а желудок скручивают рвотные позывы.

Удовлетворённый тем, что ему наконец открыли, мужик достаёт клок бумаги и долго таращится в него, задумчиво кося глаза. Розе думается, что читать он не умеет. Тенёв отходит от двери, стараясь удержать внутри душу какого-то несчастного, найденного возле замка Дьявола. От тошноты маскировка его начинает понемногу сползать, но демон и не пытается удержать её.

– Стало быть, – бормочет визитёр, убирая бумажку и поскрёбывая обкусанными жёлтыми ногтями щёку; кожа его покрыта оспинами и коростами, ногти сдирают засохшие корки, – здесь живёт Мариус Фонфладнеров?

– Фон Фландерхоф! – возмущается вампир, высовывая из-за двери спальни свой длинный нос. В профиль, на фоне ввалившихся глаз и щёк, нос этот кажется и вовсе огромным.

– Ага, – соглашается мужик, снимая с плеча свою ношу и прислоняя её к стене. – Доставка, стало быть: гроб Мариуса Фонфладнерова – получайте.

Разгневанный неправильным произнесением своей фамилии вампир подлетает к мужику и злобно зыркает на него. Сделать больше Мариусу не позволяет собственная комплекция: он на голову ниже и раза в два уже в плечах. Вампир поднимает палец и медленно, с расстановкой и ядом в голосе произносит:

– Я Мариус, барон фон Фландерхоф! Запомни это имя, челядь, и не смей впредь его коверкать.

– Развелось вас, – беззлобно ворчит мужик, продолжая вычёсывать из бороды отсохшие коросты, – баронов траханых… Нет бы спасибо сказать, он орёт и пальцем тычет! Обратно вниз, стало быть, сам свой гроб попрёшь. Ну, бывай…

Он разворачивается и уходит, раскачивая своими длинными, как у гориллы, руками.

Роза тихо хихикает над его словами и подхватывает гроб, помогая Мариусу внести его в спальню. Тенёв недовольно насупливается: помощь Розе не потребовалась, значит, и ответной услуги от неё не получить – неприятно вышло.

***

На улице по-зимнему холодно: ветра нет, снег перестал валить и теперь лишь громко скрипит под каждым шагом, но мороз всё равно царапает щёки и хватает за уши своими обжигающими пальцами. Накидываю на голову капюшон. По парку бегают дети, парочками и по одному прогуливаются старики – как ни глянь, шумно и людно; воздух пропитан их парфюмами, запахом обувного крема и газировки, которую пьют дети – зимой не пахнет. Обледеневшая лавка щиплет за задницу и ляжки, но я устала стоять.

Достаю телефон, смотрю на время: мы условились встретиться здесь с Котом минут двадцать назад, но его всё нет. Даже женщине правила приличия позволяют опоздать на свидание всего на пятнадцать минут. Даже я, будучи образцом непунктуальности, ни разу не опоздала на встречу в Котом. Я не склонна судить людей: они имеют право делать что угодно в рамках закона, и нас это не касается; но Кот – бессовестный сукин сын! Я имею полное право осуждать его, потому что его поступок касается и меня.

«Стою в пробке, – пишет он. – Извини».

Поднимаюсь немного вверх, перечитываю нашу переписку: он выехал всего полчаса назад, за десять минут до назначенного времени, хотя оба мы знаем, что от его общежития до этого парка ехать час. И это по чистым дорогам, без пробок и гололёда. Он даже не пытался успеть.

Время не течёт по прямой, оно закручивается спиралями, расходится кругами по воде, заплетается в косы, запутывается в узлы и клубки и бог весть что ещё делает – но только ничего этого не происходит в течение часа или даже дня. Я это знаю. Кот, наверное, не знает…

Существует немало призм, сквозь которые люди воспринимают мир и своё окружение. Люди не делятся на одних только оптимистов и пессимистов, а реалистов и вовсе не существует, потому что реальность у каждого своя, искажённая собственной призмой. Такой, как она есть, реальность видит лишь тот, у кого нет призмы восприятия, кто существует вне реальности и не контактирует с ней. Впрочем, увидеть – это уже контакт…

Есть люди, которые думают, что весь мир настроен против них, что все их ненавидят, и в подавляющем большинстве случаев они ошибаются: человечеству плевать на отдельного человека, оно не станет растрачивать свою энергию на ненависть к какой-нибудь мелкой сошке. Есть такие, кто живёт, как живётся: с друзьями, приятелями, просто знакомыми, с любовниками, детьми, родителями, хомяками – уютные люди, набитые синтепоном. Они обыкновенно видят мир таким, каким его показывают новостные каналы, таким, каким его хочет показать нам власть – на их призме восприятия нет грани критического мышления, они только потребляют то, что за них оценил кто-то другой. Не самая плохая жизнь, на самом деле, довольно спокойная, нервосберегающая… А есть и такие, кому непременно нужно что-нибудь доказать окружающим; увы, не всегда есть что, поэтому не все протесты несут под собой хоть какую-нибудь подоплёку – они просто кричат и возмущаются, хотя их права как раз никто не ущемляет. Бывают такие, кто думает, будто он герой американского подросткового романа, под которого подстраивается мир: они не бунтуют, они лишь с гордостью заявляют, что все им должны и пусть ещё радуются, что герой снизошёл до них. Мой Кот именно таков.