— Бедная Оля, — протянула Никки, — Она ведь действительно поверила, что Салтыков раскаялся, что он любит её. Знала бы она...

— Есть такая правда, которую лучше не знать, — произнёс Хром Вайт, — Вот она идёт. Всё, тихо!

Олива, по инерции вертя в руках подол юбки, приблизилась к ребятам.

— Ну, как водичка? — спросил её Флудман.

— Ничего, тёплая, — отозвалась Олива, садясь на бревно и стряхивая с ног прилипший к ним песок, — На Медозере вода тоже прогрелась, я думаю.

— У тебя телефон звонил, — сказала Никки, подавая ей мобилу.

У Оливы захолонуло сердце. «Неужели он?..»

Но это был всего лишь Кузька.

— Это Кузька, — сказала Олива, перезванивая ему, — Алло! Кузь, ты? Ты щас где?

— Я сегодня пораньше закончил работу, — ответил Кузька, — Так что мы могли бы встретиться…

— А мы щас на реке, — сказала Олива, — Я, Никки, Хром Вайт…

— Давай встретимся через полчаса у Ленина, только без Хрома, — попросил Кузька, — У нас с ним органическая непереносимость.

Хром Вайт через телефон Оливы аж почувствовал на себе волны органической непереносимости Кузьки к нему, поэтому, едва дождавшись конца её телефонных переговоров, решительно поднялся с бревна.

— Лёха, — сказал он, обращаясь к Флудману, — Ты мне обещал сегодня DVD отдать.

— Ну, зайдём ко мне, я тебе отдам, — предложил Флудман, — Славон, ты с нами?

— Я потом, — сказал Гладиатор, — Мне ещё нужно до вечера заглянуть в «Пятиборец».

— Ладно, ребят, тогда до вечера, — сказала Олива, – Мы щас с Никки пойдём к Ленину, а вечером приходите.

Когда девушки пришли к памятнику Ленину, Кузьмы ещё не было. Чтобы скоротать время и чтобы он не думал, будто они его дожидаются, Олива предложила Никки пройтись туда-обратно по Чумбаровке.

— А ты говорила — Кузька пунктуальный, никогда не опаздывает, — поддела Никки.

— Вообще-то он пунктуальный, — сказала Олива, — Может, в пробку попал…

Появление Кузьки у памятника как раз совпало с появлением девушек, сделавших круг по Чумбаровке. От ежедневной работы под открытым небом Кузька похудел и сильно загорел лицом; светлые волнистые волосы его, отросшие за зиму, выгорели на солнце и стали ещё светлее на фоне его тёмного от загара худого лица. Поцеловавшись с Оливой в щёчку, Кузька первым делом осведомился о её здоровье.

— Жива, а о здоровье не спрашивай, — усмехнулась Олива, — Кстати, Кузя, знакомься: это Никки…

— Вика, — поправила её та.

— Вася, — представился Кузька.

Олива даже смутилась: она так привыкла называть почти всех своих друзей по никам в интернете, что даже забыла их настоящие имена: Вика, Вася.

— Пойдёмте к нам чай пить, — распорядилась Олива, и все втроём направились к дому Никки.

— Один мой друг — он, кстати, хочет поступать на режиссёрский факультет — взахлёб зачитывался твоей книгой, — говорил Кузька, идя рядом с Оливой, — Он сказал, что ты гениальна, и однажды твоё произведение станет классикой.

— Да ладно! — Олива аж зарделась.

— Он хочет поближе познакомиться с тобой; впрочем, ты его знаешь. Это Ярпен: он был в нашей компании на Новый год со своей эстонской девушкой…

— Конечно, я его помню, — обрадовалась Олива, — Светленький такой. И эстонку помню: готичная девушка с шипами на запястьях. Как, кстати, они сейчас? Встречаются?

— Нет, они расстались. И Паха тоже расстался со своей Немезидой. Вообще, год какой-то, наверное, високосный: все только и делают, что расстаются…

— Вот это да… — озадаченно произнесла Олива, — Куда ни посмотришь: эти расстались, те расстались — нахрена тогда было начинать отношения? Этого я не в силах понять.

— Я тоже не понимаю, — сказал Кузька, — Однако, это не моё дело...

Никки молча шла впереди них в своей полосатой тельняшке и широких штанах, прихрамывая на одну ногу. Оливе стало немного неловко перед ней за то, что она одна общается с Кузькой, а Никки как бы не у дел. Но, похоже, у той не было никакого настроения поддерживать беседу о вещах, к которым она не имела отношения, и Олива не стала её вовлекать в разговор.

— Так где же этот твой Ярпен? — спросила Олива у Кузьки, — Пользуясь случаем, мне бы хотелось поближе познакомиться с поклонником моей книги…

— Ярпен, к сожалению, уехал в деревню.

— Ай, как обидно! А я так хотела позвать его на чашку чая…

— Если хочешь, я вызвоню его оттуда, — предложил Кузька, — Видишь ли, Ярпен — поэт, он пишет стихи. И ему порой необходимо абстрагироваться от городского шума в тихой и глухой деревне под Пинегой. Он обожает уединение; обожает читать, и перечитал все книги в городской библиотеке. У него в деревне, в горнице стоят огромные стеллажи, сверху донизу наполненные книгами.