Шрифт:
— А какой же? Граммофонный?
— У тебя номер аськи остался тот же? — Салтыков пропустил ехидство Оливы мимо ушей, — Выйдешь сегодня вечером в сеть? Сможешь?
— Нет, — отрубила Олива, — Если тебе что-то надо, говори сейчас.
— Это в двух словах не скажешь, — замялся Салтыков, — Мелкий, я напишу тебе в аську днём, хорошо?
— Странно, зачем тут вообще нужна аська, — проворчала Олива, — Ну ладно, чёрт с тобой. Номер аськи у меня тот же.
— Ну, вот и хорошо, мелкий. Значит, я тебе стукнусь сегодня. Договорились?
— Как хочешь. Мне всё равно.
— Ну, вот и договорились, — и Салтыков, закругляя разговор, тоном, каким обращаются к маленьким непослушным детям, заявил: — Я тебя люблю, мелкий. Слышишь меня?
— Слышу, — безразлично произнесла Олива, — Ничего пооригинальнее придумать не мог? На меня уже эти сказки не действуют.
Салтыков не стал спорить и просто прервал связь. Так он делал всегда, когда заканчивал разговор. И от собеседника не зависело ровным счётом ничего, чтобы оттянуть этот конец хотя бы на полминуты.
Глава 37
В седьмом часу утра из клуба вернулась Яна и, притворив за собою дверь, вошла в комнату. Она удивилась, увидев, что Олива лежит поверх одеяла и смотрит перед собой каким-то странным, мутно-блестящим взором. Глаза её были воспалены, щёки пылали нервными красными пятнами. «Неужели опять началось?» — тревожно подумала Яна, не зная, чем ещё объяснить странное состояние подруги.
— Яна, — тихо позвала Олива, — Ты знаешь, он мне позвонил.
— Позвонил?
— Да.
— И что?
— Он сказал, что ему надо со мной поговорить. Сегодня. В аське.
— Зачем?
— Не знаю. Он не сказал.
Яна молча сняла с себя джинсы и топик, облачилась в пижаму. Её волосы насквозь провоняли сигаретным дымом. Олива вспомнила запах сигарет Салтыкова, его кашель курильщика со стажем — и заплакала.
— Ну вот… — проворчала Яна, — Чёрт бы его побрал. Что он от тебя хочет-то?
— Не знаю!!! — Олива разрыдалась, — Но я чувствую, что это неспроста!
— Ясен пень, неспроста. Однозначно ему что-то от тебя надо. Не любовь, — уточнила Яна, — А что-то другое.
— Но что, что?! Господи!!! Он же мне всю душу вымотал! Зачем он меня мучает?! Я всю, всю ночь не спала! И сейчас… Мне так плохо…
Олива заметалась по кровати, скидывая на пол одеяло. Красные пятна ещё резче обозначились на её бледном лице; воспалённые глаза стали ещё мутнее.
— Э, да у тебя жар, — Яна дотронулась ладонью до её лба, — Заболела ты, дорогуша. Надо измерить температуру.
Она сунула Оливе под мышку градусник, достала из аптечки Колдрекс, разбодяжила кипятком.
— Пей без разговору.
— Я больше не хочу, — прохрипела Олива, откидываясь на подушки.
Яна унесла кружку на кухню, вернулась, жуя на ходу слойку с повидлом. Олива, красная от жара, металась по постели и бредила. Яна вытащила градусник у неё из-под мышки — температура была под сорок.
— Уйди от меня!!! — завопила Олива в бреду, — Я тебя ненавижу!!!
— Чего ты, чего? — Яна потрясла её за плечо. Та подняла на неё мутные глаза.
— Салтыков… — прохрипела она, — Я не люблю тебя, Салтыков… Я не хочу, чтоб ты… был…
И, закатив веки, вновь провалилась в изнуряющий больной сон.
Салтыков, однако, в аське не появился ни днём, ни вечером. Напрасно Олива, то и дело выныривая из забытья и преодолевая слабость и ломоту во всём теле, бросалась к компьютеру — никто в аську не стучался.
«Но что же, что же ему всё-таки от меня надо было?» — вновь и вновь задавала она себе один и тот же вопрос, и, не в силах найти ответ, проваливалась снова в беспамятство.
И лишь под утро следующего дня на её телефон прилетел долгожданный «конвертик»:
«Мелкий, я тебя люблю так, как никого и никогда в своей жизни не любил».
Глава 38
Поезд из Москвы прибывал на станцию Исакогорка с опозданием на десять минут, вследствие чего стоянка была сильно урезана. Пассажиры уже сдали своё постельное бельё проводнице и теперь сидели на своих кушетках, подавляя нетерпение, смотрели в окна, ожидая, что вот-вот за поворотом блеснёт на солнце кусочек воды, как предвестник скорой радости от встречи с любимым городом, где каждого ждали на перроне родные, любимые или друзья — у кого как — и, по въезде на мост, их жадным взорам откроется милая сердцу панорама города с величавым белым Кремлём-высоткой на противоположном берегу широкой Северной Двины.