И пес этот странный какой-то: пахнет то собакой, то волком. А в глаза смотришь – словно разум чужой, не животный, в них светится. Сестры говорят, будто у стража Серого леса в подручных ходит Огненный пес. Может, это был он?

Я скинула личину и спустилась к ручью на трясущихся ногах. Серебристая вода показала отражение: нос недостаточно длинный, мордочка вытянулась не до конца. Да и кожа подкачала – не было бледности или оттенков зелени или синевы. Скорее, цвет речного песка. Глаза большие, круглые, а не узкие, как у моих сестер, и кудри эти, эх! Не удивительно, что от меня шарахались все женихи. Даже подслеповатый водяной Нижнего озера отозвал сватов. Ноги не уродились: были хоть и при четырех пальцах, но больше напоминали человеческие, чем куриные.

Я провела по ручейку рукой, смывая отражение. Зачерпнула в ладошки воды, хотела умыться, но не успела. Передо мной появилась собака – огромное чудовище с огненной шерстью, клыкастой пастью и пронзительными черными, умными глазами.

– Звери-человеки! – Я так удивилась, что даже не успела толком испугаться.

Эта тварь определенно меня преследовала. А я, глупая, привела ее прямиком к своей норе.

– Здравия тебе, кикимора, – молвил пес, нагибая башку к ручью.

Впалые бока ходили ходуном, пока зверь, размером с быка, утолял жажду. Его короткий подшерсток отливал медью, а длинные остевые волоски светились, словно собака горела заживо в огне Нави. С мощных когтистых лап прямо в воду стекали грязные черные ручейки. Эта псина успела где-то измазаться. И сейчас пачкает мой ручей. Потом доберется до ромашек, проберется в нору, все там порушит, а меня выгонит взашей.

Пришла расплата: заняла березу без согласия стража, не выполняю прямые обязанности нежити, не помогаю лесу, да еще была замечена на месте недавнего грохота и колдовской воронки. Точно, прогонит. Хорошо, если просто даст пинок под зад, а может и изгнать в Навь насовсем.

– Домашняя, болотная? – спросила псина и подняла на меня глаза, разглядывая из-под бровей.

– Лесная.– Отвечать быстрее, чем думать, было моим личным наказанием.

Собака моргнула от удивления:

– А такие бывают?

– Как видишь.– Я поборола желание обернуться зайцем и ускакать, куда глаза глядят.

– Мужика светлого не видела?

Вот тут задумалась: либо псина была остолопом, либо не догадывалась, что мы недавно виделись. При этом ко мне – кикиморе, она отнеслась вполне нейтрально, а ко мне – собаке, настороженно и враждебно.

– Нет, – я отрицательно покачала головой для пущей достоверности. – А кто он?

– Побратим, – собака ответила таким тоном, будто это все объясняло. – Побегу.

Я не стала его убеждать в обратном. Кивнула. И только когда огненный хвост исчез среди берез, выдохнула и поплелась в нору. Думать.

Следующие два дня отвлекли от мыслей о нежданном госте. Пес не вернулся выгонять меня из леса, и я решила, что останусь в облюбованной норе. Грохот больше не повторялся, да и новых сплетен среди нежити не было.

Обе мои сестры жили в разных сторонах леса, и, немного подумав, я решила навестить обеих.

На ранней зорьке вышла из норы, прихватив с собой хорошо перевязанную котомку: ведро верну, а заодно и лесными дарами сестру побалую. До окраины леса добралась к обедне. Спасительная тень деревьев закончилась, и я приняла личину человеческой старухи, дабы не пугать людей.

С котомкой и собака, и заяц смотрелись бы крайне глупо и подозрительно. Можно принять личину свиньи, но был риск не дойти до дома. Меня могли украсть или, и того хлеще, забить на сало. Ни утка, ни мышь поклажу даже с места не сдвинут, а молодая девица привлекала бы ненужные взгляды краснощеких хлопцев. Более я никаких личин в запасе не имела.

Поле ржи, раскинувшееся сразу за лесом, прошла сама. Потом меня подвез в телеге человеческий дед. Он был слепым. Иначе я ничем не могла объяснить его подмигивания и щербатую улыбку. А судя по тому, как он пел, бодро подпрыгивая на ухабах в крепкой телеге, – ещё и глухим.

Флегматичная лошадь, видимо, уже привыкла к репертуару хозяина и мерно переставляла копыта. Пару раз я даже ловила на себе ее сочувственные взгляды. Животные моментально распознавали личины, их глаза колдовством было не обмануть. Так что лошадка, с ходу разглядев во мне нежить, с любопытством наблюдала за красноречивыми знаками внимания деда. Кикиморы опасности для животных не представляли, и деревенский тяжеловоз вполне смирно тащил телегу, оскверненную моим присутствием. Не волкодлак за спиной маячит, и ладно.

Люди жили к востоку от леса, сразу за ржаным полем. Довольно крупное даже по человеческим меркам селение было обнесено прочным частоколом. Ворота держали открытыми и день и ночь – набегов татей или войн не случалось уже давно. Подгнившие заостренные колья частокола мужики меняли больше по привычке, опасаясь устрашающего «авось, нагрянет басурманин».

В давние времена наш лес носил другое название – Зараза. Что на языке людей означало «древний и темный». С тех пор много воды утекло: лес стал Серым, а вот селение так и осталось Заразами.