В четырех верстах севернее от того места пролегал Большой тракт. Купцы останавливались на пути к Царьграду, умельцы обосновывались на плодородных землях. Так в Заразах появился трактир, а в нем и комнаты для сна.

Примыкающую к реке часть частокола пришлось разобрать и перенести на другой берег. Так селение условно разделилось на две части: Верхние и Нижние Заразы.

Купцов и скоморохов принимали Нижние, так как их ворота выходили на Большой тракт. Там же стоял трактир и торговые лавки. Ворота Верхних смотрели на Серый лес.

Так и жили заразцы – хлебопашцы и скотоводы, травники и бабки-шептухи, мельники и кузнецы: работали, веселились, страшились нежити и ее же не забывали благодарить. Загрызли волки корову – волкодлак виноват: убить кровопийцу. Не уродилась рожь – Полевик проказничает: вызвать колдуна и изгнать нечисть. Разбился горшок в руках неуклюжей бабы – кикимора постаралась: поджигайте багульник. А как в лесу грибы да ягоды пошли – Лешему на пенечке гостинцы оставляют: кренделя да сахарные петушки. Изба морозы простояла, не треснула – домовому молочка на блюдечке.

Странные были эти люди. Двуликие, как волкодлаки.

Я вздохнула и покосилась на деда – горланит так, что в Царьграде слышно.

Как только проехали ворота Верхних Зараз, сползла с телеги и, откланявшись, поплелась дальше.

До дома кузнеца дошла быстро. Именно в нем жила моя сестра, искусно совмещая домашние дела и мелкие пакости. Изба под присмотром домового была крепкой: не косилась и не гнила. Деревянный настил пола не скрипел, а печь мирно чадила дымом, согревая зимними ночами жильцов. Но стоило только Марке – дочери кузнеца – вовремя не постирать белье или не намыть посуду, как в дело вступала моя сестра: путала нитки, завязывала узелки на пряже, а то и вовсе распускала уже связанное, ловко сваливая вину на несуществующих крыс.

Перекинувшись с Кракамырой парой слов, я вручила ей лопатки и ведро, наполненное доверху сочной лесной малиной. Попрощалась и поспешила покинуть неуютный людской дом, насквозь пропахший дымом и железом.

Пыльная дорога селения вилась между домами. Она или заворачивалась в круги, обнимая колодцы, либо ложилась стрелой. Больше половины изб выглядывали из земли меньше, чем наполовину. Заросшие дерном крыши упирались в траву, отчего казалось, что в селении стоят большие шалаши. Тут же находились овины, сараи и более крепкие избы на сваях с новыми кленовыми сенями. Куры расхаживали прямо под ногами, свиньи дремали в грязи, бабы переругивались между собой, не отвлекаясь от домашних дел.

Я медленно брела по дороге к воротам. Торопиться было некуда, да и старуха, вприпрыжку несущаяся в сторону Серого леса, вызвала бы нездоровый интерес селян.

– Может, капкан поставить? – зычный голос отвлек меня от созерцания бревенчатых избушек.

Две немолодые особы стояли около колодца и озабоченно морщили носы. Не иначе как сестрами друг другу приходились. Настолько были похожи лицами и волосами.

– Агась.

Ведро звякнуло ручкой, и дверца колодца захлопнулась.

– Хочешь в лесу на стража наткнуться?

– Но шо-то делать надо!

– Надо.

Я остановилась, приглядываясь. Обе женщины стояли с ведрами, но расходиться не торопились. Красные сарафаны и большие платки, накинутые на плечи, делали их фигуры объемнее, чем они были на самом деле.

– Охотники зверя не бьют, птицу не стреляют. Даже капканы не поставить.

– Там же Лешак, – испуганный голос понизился до шепота.

– Не Лешак, а Страж, растудыть его! – уточнила вторая и зло ухмыльнулась. – Хозяином себя почувствовал! Давеча моего дурня, почитай, пять верст гнал. Кабы через реку не переплыл – овдовела бы.

Я навострила слух всех личин. Знала бы баба, что если бы страж захотел, то на месте прибил татя, а не по лесу гонял. И Серебрянка опять же: просто так ее не переплывешь – русалки потопят. Видимо, не хотел страж убивать. Скорее, наказал, чтобы в другой раз неповадно было на зверье охотиться.

– А слыхала, аккурат, вначале травеня Мотька принес-таки зайца?

– Это который мельников сват?

– Он, – ответила баба, и щербатая улыбка озарила ее простодушное лицо. – Хорохорился, дурень, шо самого стража обманул. А потом шо?

– Шо?

– Значит, к середине утра, кажись, стою я, белье вывешиваю. А он бежит, горемыка!

– Хто, Страж?

Хохот, больше похожий на скрип тележного колеса, пролетел над селением.

– Мотька. Голышом бежит, грех прикрывает, а позади него Огненный пес зубами щелкает. Ой, как он орал!

Заливистый смех разлетелся по дороге и спугнул квохтающих кур.

– А как же страж його нашел?

– А чего не найти-то, коли колдун он?

– Брешешь!

– А вот не брешу!