У Академии толпился народ. Я подошла ближе – студенты. Здание оцепили ОМП, по лужайке рыскали люди в форме. Мерцал дополнительный защитный купол на полквартала.

– Говорят, заминировали. Говорят, дикие.

Ну, отлично. Что за день такой.

***

Небесно-голубое крыльцо дышало безмятежностью.

Как нелепо.

Я тяжело вздохнула. Занятия на сегодня отменили. На работе скоро начнется обеденный перерыв. И в любом случае мне нужно было рано или поздно зайти домой за вещами – не могла же я обходиться своим дежурным гардеробом, который хранился в ТОМ доме. И в любом случае, сейчас мать на работе.

Но, оказалось, я опять запуталась в ее графике дежурств. Мы столкнулись в гостиной.

Я не собиралась с ней об этом говорить. Правда. Но стоило увидеть ее трагичное, как всегда, лицо… Она никогда меня не любила, может, потому что я слишком сильно напоминала ей ЕГО? Но Я-ТО при чем? В чем я виновата – в том, что она спала с собственным братом и была настолько глупа, что родила от него?

Мы застыли друг напротив друга, как две мыши, которых застали врасплох в шкафу с крупами.

– Расскажи про отца, – слова вырвались сами собой.

Ее лицо переменилось. Трагедия сменилась страхом. Она опустилась на диван, будто лишенная сил.

– Что… ты хочешь знать?

– Кем он был.

– Он… погиб.

Я горько усмехнулась. Все еще. Она мне все еще врет – и собирается врать дальше.

Хотя теперь эти слова обернулись правдой – он действительно погиб.

– По-твоему, я не должна этого знать?

– Знать… чего?

Обида тяжелым горьким комом встала в горле.

– Твое притворство еще противней правды.

Теперь в ее глазах был самый настоящий ужас.

– Какой… правды?

– Ну, хватит! – взорвалась я. – Я его любила, я им восхищалась! Я горевала по нему! Он был для меня героем! Как вы вообще могли?!

– О, господи, – она закрыла лицо руками. Из-за их щита послышалось глухое: – Тебе рассказал Джонас?

Я оцепенела. Он тоже знал. Ну, конечно, он знал.

– Не надо во всем обвинять Джонаса. И он здесь вообще не при чем. Кто виноват, так это…

Она отняла руки, и ее лицо будто резко осунулось и постарело.

– Ты думаешь, я этого хотела? – тихим дрожащим голосом спросила она. – Твой дядя… Твой отец – был чудовищем! – ее голос сорвался, она вскочила и резкой нервной походкой вышла из комнаты.

Я с трудом проталкивала дыхание через горло и смотрела на то место, где она только что сидела.

Лицемерные притворщики.

Не хочу их даже знать.

***

Я собиралась спалить дом. Это было глупо – он был зачарован от огня, да и где мне было жить, если бы я его спалила?

На стене в гостиной остались три обугленных пятна, у меня кончились силы и злость, и я без сил упала на диван.

***

Вадя орал на отца.

Не знаю, с чего все началось – слишком поздно я обнаглела настолько, что включила коммуникатор на низкой громкости и принялась откровенно подслушивать. Но, как я поняла, после наших находок в подвале Вадя успел пообщаться с Квартой, получил новую порцию промывания мозгов и… пришел с этим к Талию Джонасу.

Еще спустя минуту я поняла, что речь идет о матери Вади.

– Она была против того, что ты делал. Ей было противно! – кричал Вадя. – Она хотела тебе помешать! – Талий Джонас молчал, и он продолжал, срывая голос: – Но тебя ведь не остановить, да?

Талий Джонас молчал.

– Ее ведь убили не дикие, да? Да?! Ее убили вы с Рамоном!

– Нет, – я едва услышала негромкий голос.

О, господи. Почему он просто его не осадит? Ведь ясно, что ему внушили всю эту ерунду! Ведь ясно же…

– Рамон тайно ее казнил, а ты ему помог! – Вадя снова сорвался на крик.

Даже мне тяжело все это слушать. Обвинять отца в убийстве матери – это очень серьезно, это как надо повредиться головой…

– Я не успел, – негромкий голос порушил все мое негодование. Вадя замолк от неожиданности, а у меня перехватило дыхание. – Я узнал обо всем слишком поздно.

Что.

Что?

Талий Джонас НЕ ОТРИЦАЕТ, что его жену казнил Рамон?

Это… Этого просто не может быть.

– И ты остался служить его шавкой… после такого? – горько спросил Вадя.

– Вадим, – даже из коммуникатора повеяло льдом.

– Его ты убил, я так думаю, не из мести, да? Или ты откладывал ее почти восемнадцать лет?

– Мне любопытно, – после паузы произнес Талий Джонас. Сожаление, которое мне померещилось, когда он говорил о жене, исчезло без следа. Вернулась привычная равнодушная сталь. – Откуда вся эта информация.