— Мама… Что с тобой? Кто это сделал? Отец? — Илья стал медленно отдирать скотч, который заклеивал рот. Девчонка стонала и дёргалась, а когда губы освободились, завопила от боли.

— Мама… Мы снова можем быть вместе… — Илья гладил оленьи рога и целовал девочку в губы.

К горлу подступил комок тошноты, и я сильнее впилась зубами в губу.

— Я так тебя ждал! — он достал член и начал тереться о Сашку.

Девочка почему-то затихла.

Движения длились не дольше минуты, и на голубенькое платьице брызнула сперма. Илья отскочил, ошарашенно глядя на белые капли.

— Мама? — он прикоснулся к сперме рукой. — Ты не мама! Нет! — он принялся оттирать руку подолом. Встал, глядя Сашке в лицо, будто бы не узнавая.

Телефон пискнул — низкий заряд батареи. Я обмерла.

Но Илья как будто не слышал, он был целиком в своих грёзах.

— Отец? Это ты?

Я перевела телефон в беззвучный режим и начала искать взглядом булыжник — долбануть Илье по затылку. К несчастью, все они были возле воды. Единственный лежал рядом с ивой. Незаметно его не схватить.

— Отец! Как…

Девочку словно прорвало:

— Я не отец! Я Сашка, из двадцать седьмой! Разве не помнишь? Ты ко мне две недели ходил! Мы же друзья! Друзья! — тараторила она тоненьким голоском, по щекам текли слёзы. — Вспомни, вспомни… Пожалуйста…

— Отец! — Илья был в собственном мире. — Ненавижу!

Он вцепился руками в хрупкую шею. Девочка захрипела. Илья застонал и задёргался. На платье снова брызнула сперма.

Всё затихло, только шумели кусты и ручей. Телефон окончательно сдох, но теперь это было неважно.

Илья отодвинулся от девчонки. Засунул в штаны свой обмякший член. Шатаясь, сделал пару шагов и осел на траву, уставившись на меня. Абсолютно пустые глаза — серые, как дождливое небо.

Я была ни жива, ни мертва.

Что делать? Ждать нельзя, он придёт в себя и заметит. Нельзя не заметить, если смотреть вот так, прямо в лицо.

Бежать? Он догонит!

Словно дни, тянулись секунды…

Я вдруг подумала, что запись нельзя отдавать, не отредактировав. Иначе, Илью сочтут сумасшедшим, не отвечающим за поведение, и просто отправят в психушку. Он выйдет и снова начнёт убивать.

Впрочем, сначала мне нужно остаться в живых.

Девочка дёрнулась и начала сипеть, пытаясь втягивать воздух.

Илья встрепенулся. Повернул голову, издал изумлённый вскрик, и, как обезьяна — на четвереньках, бросился к иве.

Сашкины рёбра раздулись, насколько позволил скотч. Ей наконец удалось вдохнуть.

Илья схватил нож и полоснул по лицу.

Сашка заверещала.

Илья выкрикнул: «Тварь! Живучая тварь!», и стал наносить порез за порезом.

По шее струилась кровь, на платье расплылось пятно. Сашкины крики слились в нечеловеческий визг.

— Чего ты не дохнешь! — Илья бросил нож и впился зубами в рану. Плюнул ошмётки. Поднял булыжник с земли и начал бить по лицу. — Сдохни! Сдохни!

В стороны брызнула кровь, как будто включили фонтан. Ива, рога и мальчишка окрасились алым.

Я опустила глаза и попыталась поползти назад. Тело не слушалось.

Постепенно удары стали глухими, треск костей превратился в какое-то чавканье. Через силу, я посмотрела вперёд.

Головы уже не было, на кожаных лоскутах болтались осколки. Под рогами остались примотанные кусочки костей и пропитанные кровью волосы. А Илья всё лупил и лупил по стволу.

Удары слились в непрерывный гул. Ручей, ива, безумный мальчишка — исчезли, пропали в небытие…

Гарь… Оседают на землю чёрные хлопья…

Кровь брызжет в глаза и течёт по щекам. В левой руке скользкий камень.

Месиво, вместо мужского лица. Чуть в стороне валяется каска.

Я ору — до кашля, до крови, до рвоты…

Я стояла на четвереньках — кашляя и содрогаясь. Горло саднило. Я сплюнула розовую слюну.

— Привет, белобрысая крыса.

Я подняла глаза.

Илья. Целиком перемазан в крови. За зрачками танцует Тьма.

— Как я такую в кустах не заметил?

Он вцепился в одежду. Легко, как пушинку, поставил меня перед собой. Забрался в карман и забрал телефон.

— Попозже верну. Если будет, кому возвращать. Если не станешь болтать.

У меня изнутри вырвался странный и жалкий звук. Илья рассмеялся — очень искренне и непосредственно, как хохочут мальчишки в детском саду.