Мы сидели в салоне самолета сонные, измученные, но довольные. Завтрак в самолете был самым вкусным завтраком, первым вкусным завтраком нашей новой жизни.

Через несколько дней после нашего отъезда город полностью ожил. Предприятия, мелкие магазины и крупные супермаркеты наконец открылись. Теперь не нужно было ехать куда-то далеко, чтобы купить мясо или молоко. Открылись также и хлебные лавки. Женщины в галабейях с корзинами на головах засуетились, набивая лепешками кульки и бросая часть в корзины. А некоторые из них уже приторговывали свежими лепешками, удобно разложенными на земле, чтобы дать возможность выбора спешащему покупателю. В городе была заметна прежняя суета: крики и свист худых мальчишек-подростков, грузных женщин, зовущих с балконов на обед своих мужей, сидящих с соседями в кафе. В воздухе витал аромат фруктового кальяна и крепкого чая. Кто-то квасил свеклу и морковь, и запах уксуса смешивался с другими запахами. В кафе жарили в прогорклом льняном масле тамейю и картошку-фри, и эти запахи тоже смешивались с остальными. «Лада», стоящая перед домом, где жила Марием, не только источала не только жуткий запах гари и дешевого бензина, но и издавала громкое рычание. Эта машина, в которой сидел Антониус, никак не могла завестись. Он дождался, пока уйдут Ботрос и Дина, а Марием, как обычно, несколько задержавшись, тоже выйдет из дома.

— Эй! — крикнул Антониус.

Марием обернулась, увидела его и заторопилась к главной дороге.

— Марием, я только хочу подвезти тебя до твоей работы!

— Уходи! — не останавливаясь, крикнула Марием.

— Марием, я не обижу тебя! Клянусь. Но я хочу поговорить с тобой! — крикнул Антониус.

— Нам не о чем больше разговаривать! — решительно ответила она.

Марием бежала к остановке маршрутки, а Антониус медленно преследовал ее на белой «Ладе». Деньги у его семьи были, но он, ярый националист и настоящий египтянин, не покупал вещи импортного производства, хотя и часто жалел впоследствии об этом. Автомобиль глох на каждом повороте, да и водитель сам, не имея прав, гасил по городу, совсем не разбираясь ни в машине, ни в правилах дорожного движения.

— Марием, пожалуйста!

Антониус затормозил на небольшом перекрестке, перегораживая ей путь.

— Что ты хочешь? — бросила девушка.

— Прости меня! — взмолился он.

Его волосы заметно отросли, пряди падали на лоб, закрывая правый глаз. Он заметно похудел, лицо осунулось. Челюсть казалась более тяжелой. От глупого мальчишки осталась только глупость. Марием разглядывала его, такого непохожего на того Антониуса, которого знала ранее.

— Бог простит, — сказала она. — Я давно простила.

— Давай попробуем…

— Нет, никогда! Лучше останусь одна! Никогда не вернусь к тебе! — сказала Марием. Обойдя машину, она запрыгнула в отъезжавшую маршрутку.

Переполненная маршрутка неслась с бешеной скоростью через весь город. Проехав грязные трущобы, трясясь и издавая грозный звон, машина уже проезжала серые строения высотных домов, окруженных длинными пальмами. Из грязного окошка уже можно было разглядеть центр. Там, вдалеке, проступали острые пики мечетей восточного дворца, расположенного вокруг огромного базара Хан-эль-Халили. Марием приготовилась выпрыгнуть, но кто-то коснулся ее запястья и задержал на нем руку.

Марием была уже не той робкой девочкой, она резко стряхнула руку обидчика и повернулась, чтобы посмотреть на него. Это был черный худой мужчина. Он улыбнулся, когда она взглянула на него. Его улыбка была омерзительной, его полубеззубый рот жадно приоткрывался. Казалось, сейчас язык выпадет и на подбородок потечет слюна. Марием подумала, что это, должно быть, один из преступников, бежавших из тюрьмы. Она резко отвернулась и, выпрыгнув из маршрутки, побежала в сторону базара. Добежав до него, она оглянулась и увидела этого уродца, пялящегося прямо на нее и идущего вслед за ней. Она бросилась прочь, наугад петляя между узкими улочками восточного рынка.

Марием бежала, разбивая ноги о частые лавочки. Замотанные торговки с корзинами на головах ругались и плевались в ее сторону. Запах пряностей и масел пьянил ее, но она бежала дальше и дальше. Сотни кованых восточных ламп перегораживали девушке дорогу и она, свернув на соседнюю улочку, оглянулась назад. Уродца не было. Но его сверлящий, похотливый взгляд, врезавшись в память перепуганной Марием, не давал остановиться. Она бежала дальше по следующей улочке базара, натыкаясь на самодельные прилавки из ящиков, на которых лежали фрукты и овощи. Зацепив корзину, Марием упала на землю, а лепестки каркаде, как будто утешая, кружились над ней, опускаясь ей на ноги. Она поднялась и побежала дальше. Добежав до конца очередной улочки, остановилась и горько заплакала. Телефонный звонок, раздавшийся из сумочки, напугал ее.

— Алло! — крикнула она, не посмотрев, кто звонит.

— Марием!

— Привет. Ой, прости, Питер, — сказала она и заплакала.

— Ты плачешь? Что случилось? — сказал Питер.

Марием села прямо на песчаную дорогу, не заботясь о своих уже испорченных новых брюках.

— Ничего, — ответила она.

— Нет, что-то случилось, если ты плачешь.

Марием зарыдала в голос.

— Здесь… мужчина…

— Какой мужчина, что случилось?

Марием попыталась успокоиться, но вместо этого стала истерически хватать воздух.

— Что случилось? Мне приехать?

— Нет! — воскликнула Марием.

— Тогда говори, что случилось? — кричал обеспокоенный Питер.

Марием достала теплую бутылку воды из сумки и сделала глоток. Теперь ей удалось взять себя в руки и успокоиться.

— Я выходила из маршрутки, за мной шел мужчина. У него такой страшный, злобный вид. Он такой… такой… Он шел за мной.

— Где ты?

— Я на Хан-эль-Халили. Шла на собеседование, — ответила Марием.

Питер успокоился.

— Не волнуйся, там много людей. Иди к торговым рядам и стань возле лавки, где торгуют женщины. Чтобы их было несколько. И стой. Успокойся. Хочешь, я приеду?