— Она останется на ночь в замке? — поинтересовался Эмиль.

— Если я сумею запереть ее в башне, — ответил граф.

— Почти пятница, — усмехнулся Эмиль. — Запритесь там вместе.

— Эмиль, я не собираюсь проверять очередную твою теорию.

— Оно у вас получится само собой. Я не буду вас ни о чем спрашивать. Живот скрыть не получится.

— Если бы это только было возможно…

— Вы сами говорили, что главное верить.

— В этом деле, Эмиль, главное — любить. А она пока не умеет любить.

— Так в чем дело? Научите, — усмехнулся профессор Макгилл.

— На замковой стене я послал тебя к учебнику анатомии, а сейчас посылаю к томику Шекспира. Уйди, Эмиль.

Тот по-прежнему улыбался.

— Уходите сами, отец, вместе с женой — в башню, а мы с Дору спустимся в склеп, чтобы вас не смущать.

Граф толкнул его в плечо, а потом и в спину, пока его руку не перехватила вилья. Она прильнула к его груди всего на миг, а потом опустила вторую руку ему на плечо. Он смотрел вниз, минуя венок, и видел под тканью футболки очертания худой груди

— если бы она сейчас не полнилась желанием, ее хозяйка легко бы сошла за мальчика, но при всем при том в джинсах и футболке она выглядела прежней — живой Валентиной.

— Я хочу танцевать! — выкрикнула Валентина недовольно и наступила босой ногой ему на ботинок.

— Я буду танцевать с тобой хоть целую вечность, — проговорил граф и вытанцевал Валентину в коридор.

Три шага к башне, два назад и снова вперед — какая же узкая у них галерея. Три вперед, два назад… Пусть медленно, но каждый раз они становятся на один шаг ближе к заветной цели — к кровати с самой мягкой периной. И к пятнице, дню любви.

Александр выпустил руку Валентины лишь для того, чтобы запереть дверь, но она уже запрыгнула на кровать и обхватив руками оба столба балдахина, поджала коленки к носу и принялась раскачиваться вперед-назад. Александр сделал от двери всего один шаг, но Валентина, испугавшись, что он сейчас схватит ее, ухватилась за балдахин — ткань не выдержала и с головой накрыла провалившуюся в перину вилью. Она завизжала, и Александр метнулся к кровати, чтобы сорвать с ее лица ткань. Она села и уставилась, мимо него, на дверь неподвижным взглядом.

— Я могла задохнуться, — прошептала она, и граф замер.

Потом тихо присел рядом и позвал:

— Тина…

Она повернула к нему голову, но всего на одно мгновение, но ему хватило этой доли секунды, чтобы увидеть глаза прежней Валентины. Она постепенно вспоминает самые яркие моменты последнего года жизни — ей нужны не куклы, не вещи, а дежавю — ситуации, которые она уже прожила. И все же ему очень хочется, чтобы она приняла от него подарок.

Александр скатился с кровати и, встав на колени, протянул Валентине колье, но она оттолкнула руку и, спрыгнув на пол, начала кружиться по потонувшей в темноте комнате. Граф снова присел на край кровати, все не решаясь спрятать колье в карман. Точно монастырские ножницы, она отвергла подарок трижды — а вместе с сапфирами и его самого. Было дело, он уже насильно приковал к себе узами брака женщину, которую любил, превратив ее в женщину, которая его ненавидела. Неужели возможно войти в одну и ту же реку дважды?

— Расчеши мне волосы!

Валентина запрыгнула на кровать и, свесив ноги, опустила голову ему на колени. Поднятая рука с гребнем оказалась на уровне его носа, он поцеловал прохладные пальцы и, забрав гребень, погрузил его в волосы. Они подросли — пока незначительно, и это значило, что процесс перерождения не завершен, и в вилье память о прежней жизни пока лишь тихо спит, и у него есть еще шанс разбудить ее. Но принесут ли после смерти воспоминания о жизни счастье ей и ему? Он смотрел в бледное лицо — никогда не видел он такой блаженной улыбки у живой Валентины. Никогда он не мог подарить ей счастья, всего лишь прикоснувшись к волосам гребнем. Наверное, даже не стоит пытаться возвращать ей память. Он будет помнить за них двоих, лелеять воспоминания о хрупкой девичьей любви глубоко в своем каменном сердце и наслаждаться нынешней злостью вильи.

— Еще! — приказала та, когда гребень замер на целую минуту.

Он скова начал ее причесывать, и с каждым разом его рука все дальше и дальше уходила по покрывалу в темноту. Волосы росли на глазах. И вот, когда Валентина, потянувшись, села, они, прикрыв вилье всю спину, легли концами ему на колени. Опоздал… Или еще нет?

Валентина со злобой оттолкнула его руку, но Александр все же успел застегнуть на ее шее сапфировое колье. Она схватилась за обрамленный в золото камень, чтобы сорвать его, но замерла, и плечи ее начали мелко вздрагивать.

— Тина…

Александр опустил руку на хрупкое плечо и развернул девушку к себе. Ее глаза блестели от слез. И эти слезы были горячими — он понял это, поймав одну на кончик пальца.

— Александр, зачем вы…

Он услышал это человеческое "вы" и открыл рот, словно хотел вдохнуть полной грудью.

— Надели на меня колье, от которого я отказалась?

— Это мой подарок, Тина, — произнес он тихо, приобнимая ее за второе плечо.

— Но мой подарок будет только на Пасху… — произнесла она и замолчала.