— Давай уточним, — сказал он. — Ты голодная? И хочешь меня именно в этом смысле?

— Для меня другого смысла нет, — улыбнулась она. Это была не совсем правда. Именно этим вечером, именно с ним ей вдруг показалось, что в простом соприкосновении рук, губ и тел может быть заключено что-то еще, кроме утоления голода чужой страстью. Что-то другое. Будто кроме голода в ней самой есть что-то еще, что можно утолить, и утолить иначе…

— Хорошо, — сказал Ярослав. — Тебе же не обязательно спать со мной для этого?

— Не обязательно. Это просто что-то вроде компенсации или ритуала…

Он слегка поморщился:

— Извини, но лучше не продолжай. Главное я узнал, ничего другого я знать об этом не хочу. Ни о каких твоих… мужчинах, жертвах или как там их назвать. Итак, Рита, у нас сделка? Я кормлю тебя собой, а ты больше не помогаешь этому… Сергею, правильно?

— Правильно?

— Договорились.

Ярослав скользнул по ее руке от запястья к ладони и пожал ладонь Риты, скрепляя договор.

— Клятв просить не буду. Я тебе верю.

Он прижал руку к груди, и растерянная Рита, все еще не понимавшая, что он собирается делать дальше, увидела, как без всякой ее помощи в его руках соткался цветок. Фиолетовый, желтый, синий, переливающийся, одновременно ослепительно белый и цветной. Он вырос не так, как росли цветы, кормящие собой Риту. Те сначала завязывались в бутоны, потом распускались, а эта радужная белая роза просто появилась, уже раскрытая. Всё было неправильно. Всё было не так. Но Рита чувствовала, что этот цветок действительно был подходящей для нее едой, самой вкусной, самой странной за всю ее жизнь.

Ярослав с усилием оторвал цветок от своей груди и вручил его Рите:

— Вот. Приятного аппетита.

Потом он поднялся и вышел из «Каприччо». Рита хотела было догнать его, но не стала. В ее руках был самый вкусный в мире цветок, а в голове — сумбур, замешанный на уверенности, что она умудрилась испортить свои отношения с Ярославом, и больше он не придет к ней никогда.

Она мысленно пометалась, пытаясь понять, что делать дальше, и решила сначала поесть.

Отданный Рите цветок ощущался как дыра в собственном сердце. По крайней мере, так казалось Ярославу. На самом деле, все было не совсем так. Из-за цветка он чувствовал слабость и еле волочил ноги, это правда. А вот все паскудные негативные эмоции были вызваны простой, совершенно не мистической обидой. Он, вроде бы, и понимал, что сердиться на Риту не стоит, разве что только на себя — за то, что на несколько минут забыл, что имеет дело с голодным волшебным существом, а не с обычной женщиной. То, что для него — нежность и ласка, для нее — просто аперитив перед едой.

Ну, сам виноват, сам дурак, это понятно. Конечно, она хотела есть, потому так откликалась на его прикосновения и поцелуи. Совершенно не нужно было воображать что-то лишнее по этому поводу. Сам придумал, сам поверил, некого винить. Но обидно было все равно. И обиднее всего было понимать, что он ведь готов повторить, вызвать в своем сердце всё, что в нем есть: все восхищение ритиной красотой, всю радость от того, что она есть, все сочувствие, все желание, — всё, до последней капли, собрать это в новый цветок и снова отдать ей. Лишь бы она больше не ходила не пойми с кем в эту свою подсобку, не извивалась перед ними, соблазняя, не зависела больше от настроения каких-то левых мужиков. Пусть бы она зависела только от него. Он бы никогда ее не подвел. Всегда давал бы ей столько, сколько нужно. Если бы только мог.

Сейчас он не был уверен, что способен будет повторить этот подвиг хоть когда-нибудь: во-первых, сил у него сейчас было не то что мало, это скорее была величина отрицательная, чем маленькая. Он, впрочем, не жалел о том, что отдал все ей. Жалел он (и это во-вторых) о том, что вообще не понял, как сделал этот чертов цветок. И не знал, сможет ли сделать это снова при необходимости (забегая вперед, сразу скажем: сможет). Он шел домой и выглядел как обычный человек, причем и для простого человеческого взгляда, и для внимательного взгляда того, кто может видеть чужое сияние, мерцание, тени — есть много вариантов восприятия одних и тех же вещей. Зависит от того, кто смотрит.

Ярослав шел домой, тусклый, серый, едва мерцающий, под внимательным изучающим взглядом. И когда он уже почти дошел до дома, навстречу ему вышел Сергей в компании двух крайне неприятных (и неприятно крепких) парней.

— Я же сказал, что всё будет на моих условиях, — сказал он.

А Ярослав подумал: какое же счастье, что он уже все отдал Рите. Очень сложно, просто невозможно не злиться на человека в таких обстоятельствах. Особенно когда понимаешь, что в любой другой момент даже в такой ситуации мог бы побарахтаться. Но не сейчас, когда еле переставляешь ноги, когда руки еле слушаются, когда даже открывание двери ключом кажется сложным квестом. Ему, сейчас, драться вот с этими двумя? Или даже тремя? Вот поганец, а. Умеет же подобрать момент.