— Ты мог бы рассказать.

— Ну да. А в какой момент? И где бы я тебя ловил? Я едва успел снять тебя с того поезда, если ты не помнишь.

— Ты сказал никаких тайн внутри семьи. Ты соврал.

— Нет. Я планировал объяснить. В Цюрихе. На выходных. Показать тебе этот клуб, чтобы ты не боялась…

— Я никуда не поеду!

— Не веришь мне?

Не верю? Не знаю… Не хочу. Пусть все закончится. Я больше не могу.

— Уходи.

— Нет! — сжимаются его челюсти. — Договор между нами подписан. Ты обещала принимать всё.

— Я его расторгаю.

— Саша…

Уворачиваюсь от его попытки прикоснуться к моему лицу.

— Не делай так, — чувствую, как он начинает звереть.

Его дыхание срывается.

— Ты моя женщина. И это так и останется.

— Я не хочу!

— Это просто истерика. Это пройдёт.

— Нет.

— Тебе нужен рядом я. Чтобы с тобой сегодня было, если бы меня не было? Тебе нельзя быть одной. Или с кем-то слабым, вроде этого Стаса, — с пренебрежением, — Этот мир сломает тебя. Ты слишком уязвима. Даже для заповедника!

— Заповедника.

Разводит руками.

— Ну да. За его рамками дела обстоят еще плачевней.

— И где же это — за его рамками?

— Это не место, Саш. Это определенный круг людей. И они могут устроить тебе выход из заповедника в совершенно любом месте. Вот как сегодня пытались. И мы будем считать, что я егерь, а ты лично мной охраняемый бесценный экземпляр…

— Я не экземпляр, Кирилл. Я — человек. И мне больно…

— Не было бы! Послушай ты своего мужчину — это всего не было бы! Но нет… — начинает накаляться он. — Надо, блять, было нарушить мои запреты, потом бежать, лететь, сходить с ума! Сводить меня с ума!!

— Мне было страшно!!!

— Ты слепо должна доверять мне! Слепо!!

— Ничего я не должна никому. Уходи.

Засучив рукава пуловера по локти, он бросает мне на кровать мою одежду.

— Я сказал — собирайся, Саша!! Или я сам тебя соберу. У меня был крайне хуевый день. Ровно такой же, как у тебя. И я не железный.

Он делает прерывистый вдох поглубже.

Я чувствую протест и возвращающуюся истерику. Встаю с кровати.

Мне хочется разнести его в ответ за все, что я испытала и чувствовала сегодня. Мне хочется, чтобы ему было больно! Также! Чтобы он почувствовал, как больно мне сделал! Какая-то страшная волна саморазрушения запущена и превращается во что-то новое и безумное.

— Я в тебе ошиблась, — теперь я заглядываю в его глаза, отрицательно качая головой. — Я тебя не люблю. Ты не мой человек. Уходи.

И в меня начинает втекать из его глаз то самое, извращенное болевое чувство, когда я сказала ему, что “взрываю гранату” и останавливаю нашу игру. Только оно тяжелее. Гораздо. Настолько, что встает как желе в моих легких. Но это дает мне насытиться, черт возьми! Насытиться его болью. Его неравнодушием! Дает почувствовать себя снова его ценностью!

— Ты что делаешь сейчас? — сминает он в руке пачку сигарет. — Зачем? Ты больно мне так решила сделать?!

Неверяще качает головой.

— Боли моей захотела?!

— Да!

— А чего мелочишься-то, Сашенька?! — взрывается он. — Давай! Хочешь — делай!

Подлетает ко мне всовывая в руки пистолет. Вскрикиваю от страха и неожиданности. Он грубо просовывает мои пальцы, вынуждая взять его правильно.

— Давай, в живот? — вжимает он его себе над ремнем. — В живот очень больно! Месяц буду загибать от боли! Это — цель? М?!

В ужасе роняю пистолет на пол.

— А что такое?! Так честнее, Саш! Или ты какую-то другую боль имела в виду?! Такую?!

С разворота разносит кулаками дверь шкафа из каленого стекла. Оно падает несколькими кусками с грохотом ему под ноги.

— Такую?! — взмахивает разрезанными руками. — Боль — это боль! В любой своей форме! Или ты думаешь, что та которую ты прописала мне, чем-то благороднее?!

Кровь летит во все стороны.

Я вижу, как кожа на его предплечьях начинает разъезжаться, оголяя мясо и…

В моих глазах начинает темнеть.

— Когда любят не желают боли, Саш. Иногда причиняют. Но точно не желают!

Его голос звучит гулко, как в бочке.

Опускает руки. Кровь медленно течет черными густыми ручьями вниз.

И всё вокруг вдруг начинает медленно кружиться. и лететь куда-то вверх.

— Блять…

Слышу как он тихо ругается. Чувствую падение, а удара не чувствую.

— Саша… — ощущаю его щетину на лице. — Прости… Мне жаль. Я не должен был… так.

И я опять словно под наркозом и отхожу. Не открываю глаза. Меня тошнит и в горле все пересохло.

Слышу звук каблуков.