А вот Роб понял. Сам он уже давно перестал плакать и утешать особо не умел. Однако, услышав всхлипывания, увидев, как подергиваются худенькие плечи, вставал со своей циновки и ложился рядом, согревая брата.

— Я малявка… — вздыхал Ксан. — Но я так хочу к маме.

— Да… И я… — тихо отвечал Роб, и его рука мягко касалась волос Ксандора, как когда-то рука мамы.

Хуже всего было то, что мальчики иногда становились свидетелями тревожных перешептываний слуг: госпожа заболела, горячка поразила ее мозг. Она не спит, не ест, перестала одеваться и следить за собой, лишь ходит по пустым комнатам женской половины дома и бормочет странное: «Я спасу их от этой участи… Мои сыновья… Он не будут убийцами… Они не будут убийцами… Они не будут…»

Однажды отец попытался образумить ее, и раскаты его громового голоса, казалось, сотрясали стены.

— Опомнись, женщина! Приди в себя! Разве не о такой жизни ты мечтала? У тебя есть все, что ты захочешь! Дом, дети! Или, возможно, ты никогда этого и не желала? И дальше бы кривлялась, выставляя на всеобщее обозрение свои прелести, предлагая себя, как…

Отец выплюнул грязное слово, и Роб зажал младшему брату уши.

— Мне не о чем больше разговаривать с тобой, Роберт, — устало ответила мама. — Ты не тот человек, которого я полюбила когда-то. Я ошиблась. Ты мертв для меня.

— В таком случае, — голос отца сделался ледяным, — ты их больше никогда не увидишь. У них больше нет матери!

Мама вскрикнула так, будто слова поразили ее в самое сердце. Как та стрела, выпущенная из арбалета…

То, что случилось ночью после последнего разговора родителей, Ксандор запомнил плохо. Все перемешалось в голове, казалось кошмарным сном.

Вечером поползли шепотки о том, что господин отсылает жену прочь. Роб делал вид, что ничего не замечает, но был бледен и точно заторможен, на все вопросы брата отвечал односложно. А Ксандор действительно будто ничего не понимал, казался беспечным и веселым.

Ночью Ксандор проснулся и долго не мог сообразить, что его разбудило. В комнате было тихо и темно, но вот раздались легкие, невесомые шаги, а потом рука, такая любимая и родная, погладила по голове.

— Ма!..

Вскрик утонул в объятиях.

— Тихо, тихо, мой мальчик.

Мама прижала его к груди, покачивая, словно он снова был малышом, которого нужно убаюкать. Потом они разбудили Роба и долго сидели, обнявшись втроем.

Неизвестно, сколько прошло времени. Ксан готов был провести так вечность, вот только мама отстранилась, и при бледном свете луны Ксандор увидел, какое белое у мамы лицо. Под глазами темные тени, губы искусаны в кровь, волосы, прекрасные мамины волосы, повисли нечесаными прядями.

— Слушайте меня, мальчики, — произнесла она дрожащим от напряжения голосом. — То, что я скажу, очень важно. Слушайте и ничего не бойтесь.

Мама достала из складок домашней одежды нож и положила его на колени. Ксан моргнул, надеясь, что это лишь обман зрения, отблеск луны, игра воображения… Он даже протянул руку и дотронулся до тусклой черненой рукояти — кинжал был реален. Мама перехватила его ладонь, погладила пальцы.

— Не бойся, Ксан. Ведь ты сильный, смелый мальчик?

— Мама…

— Тсс… Слушайте!

Ксандор видел, как шевелятся мамины губы: она что-то пыталась объяснить. Беспокойно вглядывалась в лица сыновей — понимают ли? Но Ксан не слышал ни слова, кинжал снова и снова притягивал его внимание. Ксандор почувствовал, что дрожит, а когда мама, договорив, привлекла его к себе и задрала белую пижамную курточку, понял, что хнычет и выкручивается из ее рук.

— Мама, давай я первый. Он маленький. Он боится, — сказал Роб. — Отпусти его.

Он тревожно облизывал губы, его взгляд метался с маминого лица к перепуганному лицу брата.

— Именно поэтому первым должен быть он!

Ксандор почти съехал на пол, куртка задралась до самой шеи, но мама удерживала его очень крепко, не давая выскользнуть.

— Мама, ты точно уверена, что это сработает? — почти крикнул Роб.

Ксандор разревелся. Женщина, что держала его сейчас мертвой хваткой, женщина, чьи темные глаза напоминали провалы, рот был покрыт язвами, а черные волосы закрывали лицо, никак не могла быть его мамой! Это было… Это было чудовище!

— Ты ничего не почувствуешь, Ксани, — тихо сказала она.

Кинжал мелькнул, как молния. Острие метило в сердце. Но в последнюю секунду Ксандор дернулся, уходя из-под удара, и лезвие распороло бок, из пореза хлынула кровь.

Роб точно очнулся, и когда мама второй раз занесла руку, перехватил кинжал, не дав ему опуститься.

— Беги, Ксан! Беги и спрячься хорошенько!

***

Глаза у отца были карие. Ксандор, кажется, лишь сейчас увидел, какого они цвета. А все потому, что Роберт впервые за всю жизнь присел перед младшим сыном на корточки, заглядывая в лицо.