Шрифт:
— Нет, — прошептал он.
— Ах, нет! Щенок! К мамке под юбку захотел!
Одним большим стремительным шагом отец оказался у дивана, схватил мальчишку за шкирку и поднял в воздух. Ксан пискнул, будто и на самом деле превратился в испуганного звереныша.
— Сегодня твой брат должен был пройти испытание! Пройдете его вместе!
Он так и не поставил Ксандора на пол, понес на вытянутой руке, а Роба сдернул с дивана, сжал ладонь. Ксан перебирал в воздухе ногами. Тугой воротник резал горло, слезы катились из глаз.
— Нет! Отпусти их!
Мама, прекрасная добрая мама, чьи глаза покраснели от слез, бросилась наперерез мужу и попыталась разжать руку, что держала воротник Ксандора, но одолеть Роберта было почти так же нереально, как победить великана. Он отшвырнул ее прочь одним движением локтя.
— Если хочешь, приходи полюбоваться, как твои сыновья становятся мужчинами, — бросил он. — Когда-нибудь ты поймешь, что это им на пользу.
Ксандор почти задохнулся, пока грозный, могучий человек, которого он даже в мыслях никогда не называл «папой», а всегда только «отцом», тащил его по коридорам во внутренний двор.
Он опомнился лишь тогда, когда ему в руки вложили что-то тяжелое, гладкое, прохладное, пахнущее металлом. Открыл глаза и увидел, что его руки судорожно вцепились в маленький арбалет. Совсем детский, видно, сделанный на заказ. Заметил, что и Робу слуга протянул такой же. Брат сжал трясущиеся губы, обернулся. Ксан обернулся тоже и заметил, что у выхода стоит мама. Прекрасная мама. Она плакала и уже не скрывала слез. На щеке алела отметина от пощечины.
— Стрелять из арбалета несложно, сын!
Ксандор почувствовал, что отец нашел его руку и положил палец на спусковой крючок.
— Он уже взведен. Просто прицелься. И выстрели.
Выстрели? Куда? В кого?
Ксандор вертел головой на тонкой шее. Взгляд выхватывал то Роба, бледного и решительного. То маму, что без сил прислонилась к стене. То отца. Такого огромного, что он, казалось, закрывает собой полнеба. Где-то на периферии зрения находились еще слуги, они пытались зайти мальчику за спину, уходя из-под прицела, но делали это молча, не решаясь указать грозному мужчине на то, что арбалет ходит ходуном в тонких руках, а пальцы мальчика дрожат — могут нажать на спусковой крючок случайно.
И лишь в последнюю секунду Ксандор увидел постороннего человека. Внутренний дворик их летнего дома отец использовал для тренировок старшего сына. В дальнем его углу, у глухой стены, прежде стояли мишень и несколько манекенов, на которых Роб отрабатывал удары. Сейчас на месте одного из манекенов к шесту был привязан человек. Он был избит так, что все лицо превратилось в один большой синяк. Одежда разорвана и окровавлена. Он шевелил губами, точно силился сказать что-то.
Отец вывел вперед Роба, поправил арбалет, направляя его преступнику в грудь. Потом поставил рядом младшего сына, приподнял арбалет.
— Так, целься лучше!
Ксандор смотрел и смотрел на преступника. Брат сказал маме, что это очень плохой человек. Он грабил. И делал еще что-то ужасное… Но Ксандор не хотел его убивать. Зря он пообещал Робу.
— Пап… — всхлипнул он, забыв, что никогда так прежде не называл отца. — Папа…
— Стреляй! — рявкнул он. — Ты воин или жалкий щенок?
— Нет! — крикнула мама. — Нет! Нет, нет, нет!
Ксандор зажмурился и выстрелил.
*** 45 ***
В груди убитого человека осталась стрела. Одна стрела. Ксандор так никогда и не узнал, кто именно — он или Роб — попал в цель…
С того дня его перевели на мужскую половину дома и начались бесконечные тренировки. Подъем в пять утра, обтирания холодной водой, а дальше день был расписан по минутам. Если мальчики не тренировались, то отдавали все силы занятиям: чтению, счету, военной тактике и стратегии. Одно занятие можно было выбрать по желанию, и Ксандор выбрал игру на лютне. Отец хохотал, как ненормальный, когда узнал о решении младшего сына, но тот оказался настойчив. Ксан хотел порадовать маму, сыграв ту самую песню, которую она напевала ему перед сном.
Мама, мама… Как же ее не хватало. Ксан сбивал руки до кровавых мозолей, похудел до синевы. От недосыпания — мальчики спали на жестких циновках на полу, накрывшись тонким покрывалом, — он мог заснуть в любом положении, даже стоя. Но он был готов выдержать и больше, лишь бы ему чаще разрешили видеться с мамой. Но отец был суров: он и сам перестал приходить на женскую половину дома, и сыновей не отпускал.
По ночам Ксандор плакал, чувствуя себя малявкой и девчонкой, но как ни ругал себя, не мог сдержать слез. Он знал, что отца бесполезно упрашивать, тот никогда бы не понял горя маленького мальчика.