Третья — Самодержец грозит лишением монаршей милости тех, кто откажется играть по его правилам… Обосновывает нежеланием в будущем гасить стачки и бунты… Прямо указал заводчикам, что они своей жадностью гробят репутацию престола. Ну что ж, здоровый инстинкт самосохранения проснулся… Однако если так пойдёт и дальше, его самого от капиталистов спасать придётся… Стоп…

Карточка № 4 — покушение. Кто? Зачем? Не связано ли оно со всеми этими неожиданными новостями? Царь едет в Баку с революционными реформами, и его кто-то хочет остановить… Кто-то, кто от этих реформ пострадает в первую очередь. А что? Это — версия! И кто же это может быть?

Пятая — встреча с жандармами. Присутствующий на собрании капитан Ресслер, завербованный Красиным, приволок список монарших вопросов с таким лицом, будто поймал ископаемого ящера. А вопросики-то интересные… И задавал он их не просто так… Да, и не вопросы это даже, а готовый план действий и приглашение включаться в работу… Особенно этот кунштюк с «Искрой»! Это уже вызов! Эх, Не тем ты это говорил, Николаша, не тем… Там одна извилина, да и та от фуражки. Они тебя даже не поняли, в отличие от меня… Хотя нет… Ну не может же он… Одним словом, надо проверить!

— Роберт Эдуардович! Когда у вас назначена аудиенция? У меня есть интересное предложение, и я им охотно поделюсь, но с одним условием — вы возьмёте меня с собой…

Бакинское жандармское управление.

Двубортный мундир жандармов повторял мундир армейских драгун, был традиционного темно-синего цвета, разве что, на воротнике отсутствовали цветные клапаны. Обшлаги и воротники офицерских мундиров украшали серебряные петлицы из кованого галуна. Алая выпушка придавала вполне строгий и, вместе с тем, нарядный внешний вид, дополняемый погонами образца гражданских чиновников Военного Ведомства — серебряным с алым подбоем.

Такого скопления носителей этих франтоватых мундиров Бакинское жандармское управление не видело со дня основания. И это вместе с тем, что в Поти и Тифлис были отправлены многочисленные оперативные группы, в задачи которых входило расследование покушения, освобождение кабинета министров и свиты Его Императорского Величества из вынужденного заключения на императорской яхте, выяснение деталей происшествия на яхте и связей между ним и тифлисским инцидентом.

Оставшиеся в Баку бурно обсуждали последние новости и итоги внепланового совещания с монархом, а удостоенные аудиенции делились своими впечатлениями от личной беседы с ним, просто отдыхали и сплетничали, освобождённые на время командировки от повседневной рутинной текучки в собственных управлениях и участках.

— Эко вас проняло, любезнейший, — щеголеватый, с классическими гусарскими усами, полковник в новом, с иголочки, мундире, небрежно облокотился на край стола, за которым притулился худой, тщедушный, невзрачного вида брюнет в форменном поношенном сюртуке и в чёрных очках, — второй день уже пишете, не отрываясь. Никак собираетесь потягаться в плодовитости с его сиятельством графом Толстым?

— С какой целью интересуетесь, любезнейший? — передразнивая полковника, как из-под земли рядом со столом выросла еще одна фигура, уже в генеральском мундире. — Сергей Васильевич Зубатов работает с моего ведома и по поручению Его Императорского Величества.

— Прошу прощения, не имел чести знать, — театрально вскочил по стойке смирно полковник. — Князь Луговкин, к вашим услугам, Варшавское управление.

— Вольно, полковник, не тянитесь, — поморщился генерал, заметив нарочитую наигранность в действиях князя. — Вы же не просто так подошли к Сергею Васильевичу. Я уже давно заметил, с каким интересом вы поглядываете в его сторону.

— Любопытство — моя природная слабость, — наклонил голову Луговкин, скрывая улыбку непонятного происхождения. — Она, собственно, и привела меня в жандармы. Ну, а сейчас, когда появилась возможность лично лицезреть знаменитых утопистов в мундирах охранителей, разве я мог пройти мимо такого редкого явления?

— Вы хотите меня уязвить, князь? — сдвинул брови генерал.

— Никак нет, Дмитрий Фёдорович, — картинно поднял руки полковник. — Лично я, как антиутопист, заявляю о вполне серьёзной философской подоплёке употребляемых мной терминов и, главное, об исходной близости наших воззрений, которые расходятся в сущей мелочи. Общая идея утопии: исходно люди — аморальные, эгоистичные, жадные, ленивые животные. Их следует перевоспитать в «новых людей» — моральных, альтруистичных, трудолюбивых. Исчезнут социальные пороки — и будет всем счастье.

Собственно, марксисты говорят о том же. Только приплетают сюда ещё классы, рассказывая, что только из пролетариата можно воспитать правильных людей будущего. Но у любого явления обязательно есть его противоположность. И если существует утопия, значит, должна быть и антиутопия. Так вот, я, господа, и есть верный адепт именно этой дамы. Общая идея антиутопий: люди — неисправимо гадкие животные, их удел жить в гадком обществе. Любая попытка исправить это ведёт лишь к ещё более гадкому обществу.