Шрифт:
«Из своих канцелярий эти незаметные тираны, эти деспотичные пигмеи безнаказанно угнетают страну, даже императора, стесняя его в действиях; тот хоть и понимает, что не столь всемогущ, как о нём говорят, но, к удивлению своему (которое желал бы сам от себя скрыть), порой, не вполне знает, насколько ограничена его власть. Болезненно ощущая этот предел, он даже не осмеливается сетовать, а ставит ему этот предел бюрократия, страшная всюду, ибо злоупотребление ею именуют любовью к порядку, но в России более страшная, чем где-либо. Видя, как тирания чиновников подменяет собою деспотизм императора, содрогаешься от страха за эту страну.»
Знаменитый вольтерианец той эпохи, политический эмигрант князь П. Долгоруков изъяснялся ещё резче:
«Император… лишён права… выбирать себе чиновников. Чтобы занять в России некую должность, надобно обладать соответствующим чином… Это учреждение являет собою крепчайшую гарантию ничтожества, низкопоклонства и продажности, посему, изо всех реформ эта более всего ненавистна всесильной бюрократии. В России достоинство человека есть великое препятствие в его служебном продвижении… Тогда как негодяй или полукретин, который ни разу не покинет службы, в конце концов, достигнет в ней чинов высочайших.»
Неспособность российской бюрократии к деятельному участию в общественном обновлении в силу её кастовой отчуждённости от общества отмечает один из самых глубоких наших аналитиков Борис Николаевич Чичерин:
«Бюрократия может дать сведущих людей и хорошие орудия власти; но в этой узкой среде, где неизбежно господствуют формализм и рутина, редко развивается истинно государственный смысл… Новые силы и новые орудия, необходимые для обновления государственного строя, правительство может найти лишь в глубине общества.»
Александр III учредил в начале своего царствования Особое совещание, которое признало необходимым отменить чины, поскольку они стали явной архаикой, утратившей всякое положительное значение, и лишь стимулируют уродливое чинопочитание и не стесняющийся в средствах карьеризм, приводит в госслужбу людей беспринципных, обладающих вместо необходимых деловых и моральных качеств только неукротимым желанием любым путём «выбиться наверх».
Главным выводом Совещания стало предложение о слиянии чинов с должностями. Но когда заключение Совещания было разослано на отзыв главам министерств и ведомств, всё повернулось иначе. Подавляющее большинство министров высказалось против отмены чинов. Чин-де возвышает его обладателя над прочими подданными, а поскольку он даётся за службу государеву, то, тем самым, он укрепляет власть и поднимает её престиж.
Кроме того, в отзывах министров говорилось об опасностях «потрясения в умах» чиновников при отмене традиционного порядка. Решение найдено не было. Император оказался бессилен изменить систему, и вопрос опять «заморозили» до следующего царствования. Сопротивление бюрократической корпорации оказалось сильнее царской воли. Но мы попробуем ещё раз, я обещаю, — император обвёл офицеров пылающим взглядом. — Мы заставим это привилегированное стадо сделать правильный выбор и вы, — каждому из присутствующих показалось что в этот миг он смотрит прямо в глаза именно ему, — вы мне в этом поможете… Ну, или не поможете, — цвет глаз императора превратился в цвет воронёной стали, — и тогда я буду крайне огорчён и разочарован…
Небольшая пауза, в течении которой император не торопясь раскуривал трубку, а жандармы набирали в лёгкие внезапно закончившийся воздух, была прервана совершенно неожиданным продолжением:
— Заходить на господ чиновников мы будем с совершенно неожиданной для них стороны, — глуховатый голос императора рокотал, как армейский барабан, отбивающий ритм идущего в атаку батальона. — В России существует не просто развитая, но изощрённая «культура взяточничества», как по способам вымогательства и дачи взяток, так и по кругу решаемых за взятку дел. При этом и масштабы дел, и размеры взяток растут прямо пропорционально чину взяточника вплоть до очень высоких степеней.
Император внимательно оглядел опять затаивших дыхание офицеров и коротко добавил:
— Учтите, что в вашей работе я вас не буду ограничивать какими-либо уровнями. В качестве примера высокой «культуры взяточничества» приведу косвенные взятки в форме подарков, пожертвований или приобретения по явно завышенной цене имущества лиц, каким-то образом связанных с «нужным» чиновником. При этом возникают устойчивые связи, система посредников и гарантий выполнения обещанного. Сложились определённые традиции и даже, своего рода, «этика» отношений в данной сфере. Именно существование таких неписаных правил поведения имел в виду Салтыков-Щедрин, когда говорил, что вкладывать капитал во взятки выгоднее, чем в банк, ибо это даёт гарантии от неизбежных притеснений со стороны властей. Вот вам, господа, и придётся выявлять традиции и вскрывать эти связи. И начать надо со специальной картотеки, где на каждого чиновника будет заведён формуляр, указывающий на его легальные доходы, а с другой стороны — описывающий его имущественное состояние и текущие расходы. Разница между ними — повод для особого производства… — император остановился напротив Зубатова. — Не страшно, Сергей Васильевич? Или, может, «ну его», и вернётесь к легальным организациям рабочих?
Зубатов опустил голову. Было не просто страшно. Было жутко. В животе бултыхалась огромная холодная жаба, задевая своими скользкими лапками то печень, то селезёнку…
— Знаю-знаю, страшно, — коротко кивнул император, — мне тоже страшно… Но кто-то же должен заниматься очисткой этих авгиевых конюшен?… И если мы это не сделаем, — он наклонился к Зубатову и прошептал так, что слышно было всем присутствующим, — то всё остальное зря, и лучше сразу начинать осваивать новую профессию… что-то вроде управляющего совковой лопатой или смотрителя за карасями в пруду…