Балет выходил кровавый; руководство училища, прежде смаковавшее удачу работать с всемирно известным балетмейстером, теперь настаивало, что для выпускниц столь шокирующая постановка не подходит. Было бы гораздо разумнее (и спокойнее) нарядить девочек виллисами и сильфидами, убрать их хорошенькие головки бумажными венками и скрестить им руки в привычной вымученной позе на груди.

Дело, конечно, было не только в авторском прочтении.

Шёпотом, за дверями балетной канцелярии, педагоги и начальство переругивались между собой, признавая, что язык танца невероятно сложный даже для зрелых артистов балета. Каждая сцена, каждая вариация сплеталась в хореографический ад из классических па, акробатических трюков и современных элементов, выполняемых на разрыв связок.

Училищные мальчишки не тянули, и на главные мужские партии пригласили двух солистов из театра. Руководство училища тайно кусало локти и панически отсчитывало недели до «неминуемого позора».

Сидя на репетициях и наблюдая, как хореограф хладнокровно муштрует молодую поросль, педагоги ёрзали на складных стульях, изредка заискивающе приподнимаясь и спрашивая, нельзя ли вот этот кусок заменить другим, попроще и поканоничнее (понафталиновее).

Хореограф вежливо кивал, ослепительно улыбался, коротко отвечал «Нельзя!» и гнул свою линию. Преподаватели, не глядя на учеников, возвращались на места, чувствуя, что их многолетний, потом и кровью завоёванный авторитет меркнет и складывается пополам, как стулья, на которых они сидят.

В первый же день своего приезда хореограф посетил мужской и женский классы, оценивая данные и технику будущих артистов балета, чтобы к обеду на дверях канцелярии вывесить список ролей и фамилии исполнителей.

В зал, где занимались девчонки, он вошёл к концу работы у станка, во время большого батмана.

Пот тёк Соне в глаза; она не сразу заметила постороннего у зеркальной стены.

«Симпотный», – донёсся до нее шёпот Ольги, стоящей спереди.

Кроме среднего роста и широчайшей улыбки ничего не удалось разглядеть. Пользуясь перерывом, Соня сняла с боковой перекладины мокрое полотенце и приложила к лицу.

Поприветствовав в игривой манере учениц, хореограф вновь улыбнулся, сияя белоснежными, будто с синькой прополосканными зубами. Пианистке он поцеловал руку, не выглядя при этом опереточно-пошлым, а перед преподавательницей классического танца Галиной Викторовной почтительно встал на одно колено – и заслужил складной стул.

Мальчишеские, до неприличия шкодливые глаза цвета разбавленной ежевичной шипучки изучали юных балерин у станка. За миг до того, как взгляд этих глаз подобрался к Соне, она опять нырнула лицом в полотенце.

Когда дело дошло до прыжков на середине танцевального зала, восторг и возбуждение учениц достигли пика. Проскакав «па де ша» через весь зал наискосок, Инка самодовольно подтянула лямки купальника перед зеркалом и шепнула Соне на ухо: «Хорош, да? Вживую ещё лучше, чем по телеку!»

Девчонки работали на износ, стремясь показать максимум своих возможностей. Педагог остерегалась окликать их в привычном, язвительно-гневном тоне. Соня могла поклясться, что Инка и остальные, выполняя диагональ, думают: «Галина-то наша как присмирела, стесняется орать при чужих! Почаще бы этот милашка приходил в класс!»

Закончив урок экзерсисом на пальцах, девочки присели в реверансе и вопросительно посмотрели на Галину Викторовну; та еле заметно дёрнула подбородком, как от тугого воротничка – или предчувствия гильотины.

– Ну же, мои милые, идите сюда! – подозвал их хореограф с лёгким акцентом, и они, осмелев, радостно встали перед ним полукругом – желторотики в пуантах.

– Я рад находиться среди вас, столь юных, но преданных искусству танца наравне со взрослыми артистами. Нам выпал шанс вместе создать новый балет, и я верю, что работа над ним доставит нам удовольствие и сплотит вас. Сегодня вы узнаете, как распределятся роли, а завтра мы встретимся в этом зале после ваших ежедневных занятий. Жду вас на первую репетицию как следует разогретыми и в хорошем настроении.

Физиономией Инки можно было натирать окна: красная шапочка, витавшая над её головой, под алхимическим взглядом гостя стремительно превращалась в шапку Мономаха.

Соня примостилась сбоку, у одноклассниц за спинами, и мрачно разглядывала правую ногу. Сквозь тонкий клеевой слой изношенной балетной туфли, у пальцев, проступало кровавое пятно. «Это последняя пара от Амелии, – подытожила она мысленно. – Больше мне таких удобных колодок не видать».

В раздевалке девчонки, перебивая друг друга, обсуждали подробности урока, манеры и внешность балетмейстера. Инка, уже неся печать инсигнии на челе, в разговорах не участвовала. В списке, вывешенном у входа в балетную канцелярию, напротив партии Красной Шапочки ожидаемо вывели её фамилию.

Соня наследовала второй состав.

…Со следующего дня начались репетиции, и девчоночье воодушевление поугасло.

Вместо заявленных трёх часов репетировали шесть, с перерывом на пятнадцать минут. Все партии хореограф знал наизусть, и не жалел себя, разучивая роль с каждым участником кордебалета. От учеников он требовал танцевать в полную силу, сразу, не давая им времени адаптироваться к непривычным па.

– Вот же маньяк! – стонала Инка, обессиленно сползая со скамейки в раздевалке. – Кто-нибудь, отнесите меня в душ!