Я чуть прищуриваю глаза. Стараюсь быть осторожным и не бросать на неё слишком жёсткий взгляд. Мне не хочется, чтобы она боялась – ещё нет.

– Я просто выполняю свою работу.

– Он мне рассказал немного о тебе, – говорит она. – То есть, твою историю до того, как ты переехал в Чикаго.

Эта информация меня не удивляет. Ринальдо проводил с ней много времени, и, в конце концов, разговор всё равно зашёл бы обо мне.

– Да? И что? – я откидываюсь на спинку дивана и скрещиваю руки.

– То, что это слишком много для человека, чтобы справиться без посторонней помощи.

– Мне уже помогли. Но всё равно спасибо, – я начинаю вставать, но она протягивает руку и уговаривает меня вернуться на диван.

– Я не собираюсь вмешиваться в твои дела, Эван. Обещаю.

– Выглядит так, как будто собираешься, – я не встречаюсь с ней глазами, но говорю достаточно тихим голосом, чтобы казаться обороняющимся, а не враждебным. Это некий баланс.

– Ты ведь знаешь, он беспокоится о тебе.

Я стискиваю ладони. Это движение непроизвольное. Её слова не соответствуют моим ожиданиям, и мне необходимо обработать информацию, прежде чем я смогу ответить.

– Я в порядке.

Сейчас её очередь скрестить руки и твёрдо посмотреть мне в глаза. Это отчасти похоже на взгляд Леле, что бесит меня, напоминая о моей цели.

– Я плохо сплю, – достаточно осторожное заявление. Это ничего ей не даёт, но её расширенные глаза и то, как она наклоняется немного ближе, говорят мне, что она считает, что добилась прогресса.

– Что происходит, Эван? Ты выглядишь обеспокоенным.

Я потираю пальцами подбородок и прочищаю горло. Потом начинаю кусать край ногтя и делаю вид, что размышляю.

– Ты же понимаешь, что ничего из сказанного мне никто не узнает? Даже Ринальдо.

Поверь мне, ты никому ничего не сможешь рассказать.

– О, да? – говорю я. – Мне казалось, что вам, мозгоправам, нужно информировать о дерьме, если я сообщу о своём желании причинить вред кому-то другому или себе.

Я невесело усмехаюсь.

Фелиса улыбается мне и кивает.

– Может быть, – говорит она, – если я работала бы в клинике или беспокоилась о потере лицензии.

– Я думал, ты рассказываешь Ринальдо всё, что услышишь, – говорю я ей. – Ты ведь на него работаешь.

– Да, работаю.

– Ну, раз он босс, ты не должна от него скрывать всякое дерьмо, – вынудить её перейти к обороне – рискованный шаг, но если получится, то она поверит всему, что я скажу потом.

Она смотрит на меня, не отводя взгляда. Я могу прочесть все мысли в её голове так же легко, как если бы они были написаны на её лбу. Она думает, что я пытаюсь увести разговор в сторону – отвлечь внимание от самого себя. Она терпеливо и молча ждёт, когда я вернусь к сути.

Я глубоко вздыхаю.

– Я очень давно ни с кем об этом не говорил, – сообщаю я ей. – Некоторое время назад у меня был психиатр, но сейчас я с ним не встречаюсь.

– Буду рада выслушать всё, что ты захочешь рассказать, Эван.

Облизываю губы, стремясь выставить свою нервозность. Кидаю взгляд на открытую дверь офиса и морщу лоб.

– Ты хочешь, чтобы я закрыла дверь? – спрашивает она.

– Да... ну, вообще-то, – делаю я паузу и смотрю на неё, – не возражаешь, если мы куда-нибудь поедем? Хрен его знает, кто сюда может войти.

– Конечно, – соглашается она, снова улыбаясь. – Куда отправимся?

– Моя машина снаружи. Может, просто немного покатаемся?

– Было бы здорово.

Нет, здорово не будет, но это необходимо.

– Я хотела бы узнать тебя поближе, – говорит она, когда я открываю пассажирскую дверь «камаро» и беру её за руку, чтобы помочь сесть внутрь.

Фелиса улыбается мне, а я закрываю дверь и сажусь с другой стороны.

– Хорошо, что ты уже знаешь? – спрашиваю я, включив заднюю скорость.

– Я знаю, что ты служил в морской пехоте, и знаю, что с тобой там случилось.

– Да, – облизываю я губы. Понимаю, что придётся поговорить о конкретных вещах, но только лишь для того, чтобы попасть туда, где я хочу быть. Мне нужно, чтобы она была сосредоточена на себе, а не на том, куда я еду.

– Когда тебя захватили в плен люди, которые точно не следуют никаким правилам обращения... – она позволяет своему голосу смокнуть.

– Нет, – говорю я, и у меня вдруг пересыхает в горле, – они ничего такого не делали.