Погрузились на глубину 120 метров.

– ПЛАРБой пахнет, - замечает механик.

И он прав. Тут вполне ловное место, тут и в самом деле можно засечь подводный атомный ракетоносец.

Попискивание супостатского гидролокатора напоминает скрип буфетной дверцы. Оно действует на нервы всем, и особенно командиру. Я его прекрасно понимаю - только-только занять позицию и тут же быть поднятым. Это ужасно. Вся наша беспорочная пока многомесячная "автономка" сразу пойдет насмарку. Но ещё не вечер... Заглядываю в рубку акустика. Миша Плетнев не отрывается от экрана.

"Пиннь... Пиннь"... Зелененькая точечка на экране индикатора при приеме посылки вытягивается на секунду в черточку, а черточка превращается в пляшущий эллипс, а потом постепенно затихает - до нового импульса: "Пиннь... Пиннь"...

Ищут. Нас. Очень настырно и очень старательно. Но поскольку интенсивность шума винтов не меняется, нас ещё не засекли. Крадемся на полуторастометровой глубине под слоем скачка.

После обеда проверка зачетных листов у офицеров по знанию устройства корабля. За все походные месяцы только Леня Ларин сдал 3 вопроса из 24. У остальных в листах - девственная белизна.

За вечерним чаем дружно ругали Екатерину Вторую. Не продай она Аляску, не болтались бы мы в Средиземном море по полгода. Ходили бы на месяц в Северную Атлантику, и баста1.

Мы галсируем в 32 милях от Устики на север. Это все равно как американцы сторожат нас у выхода из Кольского залива.

Федя-пом то и дело берет у меня англо-русский словарь. Что за неожиданное пристрастие к английскому языку? Его секретчик Клименко-Шельменко выдал шефа с головой: помощник изъял у Ларина журнал "Пентхауз" и теперь углубился в переводы скабрезных текстов. У Феди в каюте, кроме обычных тараканов, живут ещё и долгоносики, занесенные в провизионку четвертого отсека вместе с крупой.

Всплыли. Радиоразведчик мичман Атоманюк доложил, что итальянский самолет типа "Атлантик" ведет переговоры с Римом. Слышимость 3 балла. Скорее всего, он где-то в нашем районе.

– Он в районе Рима, - уточняет осназовец.

– Да нет, он в нашем районе!
– настаивает командир.

– А, значит, мы в районе Рима, - заключает Атоманюк под общий хохот центрального поста. Хорош мастер военного дела, который не знает места своего корабля...

Матрос Шурмистров, парикмахер из электриков, стриг меня в первом отсеке, прямо перед крышками торпедных аппаратов.

– Товарищ капитан-лейтенант, да у вас все виски седые!

Взял щепоть состриженных волос - точно, седые...

После обеда старпом заглянул ко мне.

– Дай что-нибудь почитать, Андреич. Серею, как штаны пожарного.

Кроме штатной библиотечки, я взял с собой чемодан самых любимых книг. Выбирая их, приходилось учитывать, что каждый томик вытесняет из лодочной атмосферы глоток воздуха. Стоит ли иная книжка этого глотка?

Свой платяной шкафчик я перегородил полками и туго набил книгами.

– У тебя тут вроде аккумуляторной батареи, - одобрительно хмыкает старпом, - подключайся и заряжай мозгу...

Широкоплечий, он роется в шкафчике, как медведь в улье.

К концу похода у нас в большом ходу Толстой, Чехов, Бунин и Солоухин. На подводной лодке читаешь медленно - спешить некуда - и потому открываешь для себя во сто крат больше, чем живоглотствуя дома.

На пределе душевных сил всех потянуло к реалистической живописной прозе. "Черные доски" и "Траву" Солоухина зачитали до того, что пришлось обернуть их в плотную штурманскую кальку, дабы не пачкать обложки других книг. Страницы промаслились и стали прозрачными - это от соляра, читали мотористы. Кое-где дыры от серной кислоты - это читали электрики в аккумуляторных ямах. Разбухшая обложка в кристалликах морской соли, сразу видно - побывала в лапах у трюмных.

Потом, после похода, в Москве, когда счастливый случай свел меня с автором "Владимирских проселков" и "Черных досок", я пожалел, что при мне не оказалось того зачитанного, обезображенного подводной жизнью экземпляра. Я рассказал писателю, как читали "Траву".

– Оно и понятно, - усмехнулся Солоухин, - травы-то у вас нет...

Есть трава, Владимир Алексеевич! На новейших атомных подводных кораблях устроены так называемые "зоны отдыха". Там поют птицы, но они в клетках, там витают хвойные ароматы, но источают их озонаторы; там ласкает глаз зеленая трава, но она из полихлорвинила... А впрочем, есть и настоящая. Говорят на Северодвинском судостроительном заводе есть питомничек, где выращивают хомяков и белых мышей для подводных лодок...

В полдень лейтенант Васильчиков засек время по хронометру и отдал штурманскому электрику пущенный секундомер. Матрос пошел проверять отсечные часы. Это чем-то похоже на возжигание лампад свечой, воспламененной от главного священного огня. Служба времени. На кораблях она вверена штурманской боевой части.

Море скрадывает расстояние и время. Подводные дни, монотонные, сливаются в один прозрачный кристалл, в котором границы недель и месяцев ничуть не заметны и сквозь который последние события береговой жизни видятся ярко и отчетливо, почти ничем не заслоненные. Любое сколько-нибудь значительное происшествие застывает в этом слитке, как мошка в янтаре. А в остальном монолитная глыба времени входит в память и изымается из неё единым блоком - "автономка".