Шрифт:
– Увы, моя дорогая, стерильно чистых войн не бывает. Как и стопроцентно справедливых. Каждую минуту, каждую секунду, в поступках каждого своего солдата справедливых. В белых перчатках только парады проводят. Тут ты права…
– Нет, мой повелитель! Это ты – прав! – вскричала Любава. – Я знаю! Ты до подлости не опустишься. А единственной грязью, которая может к тебе пристать, будет грязь на твоих ботфортах! Но даже если… Ты – в любом случае для меня… Что бы ты ни сделал – слышишь? К чему бы тебя не вынудили… Ты – мой единственный. Мой повелитель. Мой рыцарь. Мой благородный разбойник. Я хочу, чтобы ты знал это. Потому что знаю, как тебе это важно. Веришь?
Ах ты ж моя славная, моя дорогая, моя единственная… Конечно верю. Как себе самому.
Рубль 22
Век ХХ, на излёте СССР
На работе и дома
22 руб.10 коп. Муж и дочь – полжизни прочь
Ах, если б можно было за деньги
Получить счастье в целофановом пакете.
(Из песни, что поёт Анна Герман)
…Вся окрестная собачья братия и сестрия зашлась в лае, и Зимнякова,буквально на цыпочках подкравшаяся к окну своей дачи, вдруг увидела что-то неопределённо-тёмное, оно двигалось, оно приближалось… Всё большое дородное тело Зимняковой обмерло…
Но уже в следующую секунду она всё же разглядела – ф-фу-у! по улочке, вдоль её забора медленно, в обнимку, брела парочка. Зимнякова вытаращила гневно глаза, сплюнула в сердцах и, отдуваясь, поплелась к кровати.
Брёх собак мало-помалу затих.
«Скверно,– подумала Зимнякова,– скверно-то как…»
Она лежала, слушала ночь. Хотелось дня и людей. Неважно кого – просто людей. Пусть в магазине, пусть на улице, пусть даже за стёклами троллейбусов. Знакомых, незнакомых. Неважно. Всё неважно. Важно лишь – не оставаться один на один с собой. Быть на людях. Зачем? Зачем… Какое глупое это зачем. Страшно – вот зачем. Одиноко – вот зачем. Плохо – вот зачем. Нестерпимо – вот зачем…
Захолонуло сердце – Зимнякова опять подумала о дочери. Аля-Алечка-Алина… С Зимняковой это случалось всё чаще: ставшая почти совсем чужой, далёкая и отодвигающаяся дальше и дальше, Алина не отпускала её, притягивала, звала. Звала… Да нет, если и звал кто, то это сама Зимнякова. Альке она не нужна. Совсем не нужна. Так не нужна, что хоть кричи, хоть воем вой, как воют те же собаки по покойникам…
«А я всё-таки пойду! – дёрнулась под одеялом Зимнякова. – Хоть на внучек посмотрю, если Алька… Ну и пускай, пускай косится, пускай молчит – всё равно пойду! Что я, не мать? Я мать ей! Мать! И внучкам своим – бабушка!
Семья дочери Зимняковой, Алины, жила в девятиэтажном кооперативном доме – на пятом этаже, в двухкомнатной квартире. Всякий раз, как Зимнякова приходила сюда, – а последнее время такое случалось всё реже и реже, – она внутренне бесилась. Эти стиранные-перестиранные половички за два руб. пятьдесят коп. метр, эта запростецкая мебель, эти фотографии в самодельных рамках, крохотный пятачок кухни, голые, без единого ковра стены, черно-белый – взятый напрокат – телевизор… Святая простота. Нищая упрямая, твердолобая простота! И это – её дочь!
Поначалу она пыталась понять и оттого в каждый свой приход задавала вопросы, недоумевала вслух, пробовала убедить. Но вспыхивали ссоры, и она перестала спрашивать, недоумевать вслух, убеждать. Понять же все-таки пыталась. Пыталась – и не могла. Откуда такой аскетизм? Что за ним? Ну, деньги от неё брать не желает – понять можно, в какой-то мере даже и похвально. Самостоятельности хотят, независимости – разве плохо? Все нынешние молодые на ней помешались… И потом, независимость Алины всё-таки лучше независимости Виталия – тому подлецу независимость в том, что он со своей жизнью делает, не мешает качать из матери деньги за десятерых, он и строит-то свою независимость исключительно на её материальном фундаменте.
А дочь? Ведь она не просто не берёт, она тем самым стремится что-то такое-эдакое доказать. И почему живут в такой нищете? Алина, как подорванная, на полутора ставках мечется, муж её, Николай, высококвалифицированный токарь с высшим образованием, на станке с ЧПУ* зарабатывает неплохо – куда деньги-то исчезают? Сколько раз Зимнякова спрашивала, а дочь только усмехалась. Копят, что ли? На машину? Но зачем так оголтело, так демонстративно? Да скажи они ей только слово, намекни только – и машина у них будет. С гаражом впридачу. Хоть «Мерседес». Нет, «Мерседес» чересчур, не объяснишь, откуда дровишки…