Тут Григорий Григорьевич ещё вздохнул раза два и пустил страшный носовой свист по всей комнате, всхрапывая по временам так, что дремавшая на лежанке старуха, пробудившись, вдруг смотрела в оба глаза на все стороны, но, не видя ничего, успокоивалась и засыпала снова.

На другой день, когда проснулся Иван Фёдорович, уже толстого помещика не было»…

– Вот так путешествовали, на постой останавливались… – заключил я. – А у моих одесситов, согласись, даже цивилизованнее было – на полу вповалку не спали, и не на сене, а на креслах да раскладушках размещали постояльцев. Так что в этом деле хозяйка являла не чудеса человеческого гостепримства (свою постель уступила!), а – изворотливость, или, как бы сказали сейчас, – профессионализм отельера.

– Да… Не из милосердия, а исключительно ради денег…

– В данном конкретном случае – да. Исключительно в погоне за дополнительным приварком к пенсии… Что вполне простительно. Кстати говоря, в старину, судя по книгам, предоставляли ночлег, далеко не всегда рассчитывая, что путник заплатит. Традиции гостеприимства ли, или что другое – нам теперь уж, боюсь, и не понять. И ведь не боялись, что зарежут. Или ограбят. Нет, нам, нынешним, точно не понять…

Любава внимала мне молча, а потом спросила каким-то осторожным голосом:

– Ну а доведись тебе услышать стук в окно? Ты бы как поступил?

– Хм! – усмехнулся я и смущённо поскрёб затылок. – А я и поступил. Причём, и так, и эдак, и всё за один вечер.

– Это как это? – не поняла Любава. – И так, и эдак?

– А так. Одновременно и пустил, и не пустил.

И поведал, как однажды осенью в один из поздних вечеров именно что раздался стук в окно. И увидел я за стеклом лицо мужика лет тридцати-тридцати пяти с какими-то растопыренными, шалыми глазами. Взлохмаченный, он тянулся носом к оконной раме и сбивчиво бубнил, по временам даже вскрикивая от возбуждения, что отстал от поезда, что со станции его попёрли (она и вправду закрывалась на ночь ровно в 21:00), что замёрз, и голоден, а уж всё закрыто-захлопнуто).

– Хозяин! А, хозяин! Пусти на ночлег! – кричал он мне. – До утра мне и надо-то! Хоть в сенцах постели, на полу – только б не на улице!

– Ты что, дурак? – говорю я в приоткрытую форточку. – Куда я тебя пущу? У меня жена, дитё малое. А я тебя первый раз вижу. Много вас тут таких шарахается!

Тут надо пояснить: на такие слова я имел полное право. Мы тогда жили не в нынешнем новом доме у озера, а в старом небольшом полудомишке у железной дороги, буквально в тридцатке метров от перрона. Ну, натуральное дело, забредал к нам на двор всякий-разный народишко. А дважды даже и в дом залезли, хорошо хоть в наше отсутствие. Взяли так, по мелочи, у нас и взять-то чего особо тогда не имелось. (Нет, один перстенёк, который я жене в день помолвки преподнёс, с кро-о-хотным бриллиантом, всё же умыкнули. На нём-то и погорели паршивцы, когда пытались толкнуть добычу у ювелирного магазина. С поличным взяла милиция). Ощущение мы оба раза испытали – препакостнейшее. Как представишь, что в поисках денег какие-то гадёныши дотрагивались своими грязными воровскими лапами до твоего постельного белья, ощупывали одежду, разгуливали по твоим комнатам в своих грязных воровских башмаках… Бр-р!

Вот, оказывается, до сих пор помню то ощущение гадливости – будто по лицу грязной лапой мазнули, и умыться долго не позволяли…

Ну, третьего раза мы дожидаться не стали – кобеля завели. Злю-ю-щего… Такого, что и сами его рыка побаивались. Сразу стало спокойнее. Вот и тогда, когда мужик этот припозднившийся во двор к нам вломился, пёс так заходился лаем, до хрипоты, до сипа. Не зря мужик за окном всё время косился на него, опасался, как бы не достал. Или того хуже – с цепи не сорвался. Бойся, бойся, волчий хвост!

– Да от какого поезда ты мог отстать! – рассердился я. – У нас ведь не станция – полустанок! Только электрички и останавливаются.

– Вот! – заорал опять незваный гость. – От электрички и отстал. Вернее, не успел. Бегом от автобусной остановки бежал, а она, сволочь, хвостом мне мигнула, и – того… Последняя была! Ну пусти, мил человек! Замёрзну ведь! Ну, человек ты, или кто?! – уже отчаяваясь, взмолился отставший от поезда, или кто он там.

А осень уж на зиму поворачивала, и по ночам действительно подмораживало – что делать? Пустить – нельзя. И не пустить – нельзя. Делать-то – что?! Вот принёс Господь… или чёрт… или бес его знает кто.

– А давай его в веранду пустим, – вдруг подала голос жена, всё это время тихо стоявшая у меня за спиной.

«Оба-на! – сказал я себе. – А ведь вариант! Дверь, ведущая внутрь дома из веранды, даже крепче наружной, и запоры надёжные».

И я с облегчением вздохнул. Как-то зацепило меня его отчаянное «Человек ты, или кто?!» Именно этот призыв к человечности и подвиг меня к решению, которое после предложения жены оформилось окончательно.

А всё потому, что я вдруг вспомнил случай из далёкого детства. Мне было одиннадцать лет, когда волею судьбы оказались мы с мамой в незнакомом городе. Поезд привёз нас поздно, свободных мест в гостиницах, разумеется, не оказалось, и я хорошо помню, как сели мы зачем-то в автобус – и ехали в нём незнамо куда. Незнакомый город, незнакомые жители незнакомого города, незнакомые дома за окном автобуса, идущего по незнакомому маршруту – ну всё, всё незнакомое, всё чужое… Да ещё темень ночная. Сидевшая напротив нас женщина, видимо, заметила нашу с мамой растерянность, стала расспрашивать, кто мы, откуда, зачем приехали. А когда поняла, что нам и ночевать-то негде, запросто пригласила к себе. У меня было – да и теперь есть – полное ощущение, что она спасла нас. И ещё помню, когда мы наутро уходили, и мама её горячо благодарила, та женщина сказала, очень просто и очень доходчиво: «Да будет вам! Что мы, не человеки, что ли».

И вот когда этот лишенец за окном воскликнул: «Да человек ты, или кто?!», я тотчас и припомнил тот чужой город, и ту добрую женщину из автобуса…

В лёгкой летней верандочке, пристроенной к дому, царило, конечно, не Сочи, но на диване, что там стоял, да под толстым ватным одеялом… Чем не купе в вагоне «СВ»?

На том и порешили. Я велел гостю подождать, а сам отнёс туда толстое ватное одеяло, подушку, постельное бельё, жена быстрёхонько собрала гостю повечерять, чай заварила. Ну, оставили ему там всё на столике, наружную дверь веранды я открыл, зашёл в дом и заперся изнутри. Потом вышел через задний двор и придержал пса – таким-то хитрым макаром и впустили незнакомца в веранду. Что называется, безконтактным способом. Так и вышли из положения. Ночь, правда, выдалась не из спокойных – просыпался я на любой стук-грюк-шорох, но ничего, обошлось.