— Слушай, отопление здесь что надо, но ещё чуть-чуть и я полезу под одеяло, а тогда ты хрен меня достанешь!

Буквально физическим усилием я стряхнул оцепенение:

— Ну да, расскажи кому-нибудь ещё. Что-то я не заметил, чтобы ты замёрзла на улице, одевшись так, хм, не по погоде. Да, ещё, откуда ты, моя сладкая, набралась всего вот этого? — движением руки я обвёл Энни и её вещи, точнее, их отсутствие.

— Теоретические занятия на кабельных каналах. И хватит уже болтать, меня достала теория — пора переходить к практике!

Я ловко избавился от джемпера и джинсов и преодолел, наконец, ту грань, что до сих пор делала нас с Энни любящими, но разными людьми. Мы стали одним целым, не было ничего до нас, и ничего не будет после. Есть только Энни-Я, мы заставили время остановиться, а пространство сжаться до наших объятий. Я не помнил кто я, откуда я, не держал зла на тех, кто вытолкнул меня из моего мира. Всё это осталось вне нас. Ни единого проблеска напоминания о грядущих событиях — это будет не здесь, не сейчас и не с нами. А мы, Я-Энни, всегда будем держать друг друга в объятьях, невозможно тесно прижавшись разгорячёнными, влажными телами и думать, нет, мечтать об одном и том же: чтобы время так и осталось недвижным. Навсегда.

Этой ночью мы занимались любовью ещё трижды, каждый раз, как в первый; объятья наслаждения душили нас так синхронно, что всякий раз мы немного испуганно замирали, ожидая неминуемой расплаты за эту мистическую гармонию. Потом, уже в полусне, мы шептали друг другу неразборчивые слова нежности, а просыпаясь, с какой-то детской радостью обнаруживали, что Энни-Я всё ещё здесь и начинали заново. В последний раз, когда небо за окном добавило в свои ночные фиолетово-синие тона немного светло-серого, Энни скрылась за дверью в ванную, а вернувшись, набросила на плечи мою рубашку и забралась с ногами в кресло. Я, уже немного пришедший в себя, видел её едва различимый даже для меня профиль, ласкал его взглядом и запоминал, нет, впитывал этот момент, который буду прокручивать ещё многие, многие годы спустя, будь на то воля Творца.

— Ты ведь не спишь?

— Нет. Смотрю на тебя.

— Странно так. Не знаю, как сказать, но… Когда мы любили друг друга, ты становился кем-то другим… Нет, не смейся, я чувствовала. Это был ты, только… похожий на кого-то ещё…

— Ты знаешь этого кого-то?

— Нет. Да. Видела однажды. Тот парень, что пропал на стыке осени и зимы. Можешь считать меня чокнутой, но я чувствовала в тебе его присутствие…

У меня перехватило дыхание. Такого потрясающего провидения от Энни я не ожидал. Моя личина обманывала её в обычное время, но в миг близости девушка легко проникла под неё своим внутренним взором. Мне бы испугаться, но я лишь улыбнулся. Не век же таиться от самого дорогого человека в этом мире (да что там — во всей бесконечной Вселенной миров и Простенка между ними). Рано или поздно я откроюсь ей весь, каков я есть. Скорее рано, только бы разделаться с этим безумием, называемым Игрой, и можно будет уехать отсюда, забыть, раствориться во всём остальном мире вместе с Энни…

По-своему восприняв моё молчание, Энни тихо проговорила:

— Прости. Знаю, тебе больно, но я хочу быть честной с тобою от и до, в словах и чувствах.

— Незачем извиняться, моя радость. Я ничуть не ревную и даже не считаю, что ты представляешь на моём месте того парня. Просто мы похожи — вот и всё. "И скоро ты узнаешь, насколько".
– мысленно добавил я. — Я люблю тебя и вижу, что ты любишь меня. Всё остальное неважно…

— Да? — всхлип, едва различимая глазом тень метнулась от кресла, теплое, ещё хранящее запах близости тело девушки прижалось к моей груди. — Шон, солнце моё, давай уедем сейчас же. Всё бросим и уедем. Я чувствую… Мне так хорошо с тобой… Что-то должно случиться… Плохое. С тобой, с нами. Если только мы задержимся здесь — останемся навсегда. Или ты не вернёшься ко мне из своей командировки. Я не знаю, но чувствую…

Она шептала мне прямо в ухо, обрывая фразы в самых неподходящих местах, слезы капали на моё лицо, волосы, подушку. Я только крепче обнял её, не в состоянии вымолвить ни слова, ненавидя себя за это, ненавидя себя за неспособность поддаться на её уговоры, ненавидя этот бесов кодекс чести безликого, держащий меня в оковах договора, ненавидя самую свою природу, что причиняет так много страданий окружающим и мне самому. С трудом, пересиливая отвращение к себе, я просипел:

— Я вернусь и сразу же заберу тебя, обещаю. Мы начнём новую жизнь вместе. Верь мне.

— Я верю, — просто ответила Энни, — Хочу верить, знаю, что и ты веришь. Но… Боюсь будущего и буду молиться, чтобы с тобою ничего не случилось там, куда ты едешь…

Она ещё теснее прижалась ко мне, постепенно её дыхание успокоилось, тихие всхлипывания перешли в лёгкое посапывание. Я же до самого утра не смежил век, гадая, каковы шансы сдержать своё обещание.

…

— Через час прибытие. Тебе не нужно собираться? — голос Дилана вывел меня из задумчивости. — Ты что, вот так и просидел всё время на верхней палубе?

— Собираюсь с мыслями. — я понадеялся, что голос звучит достаточно бодро. — По-моему, здесь это называется медитацией.

— А-а, нормально. Значит, я спокоен за ваше с О'Райли душевное спокойствие. Он вот накачался пивом и тоже вполне себе бодр и счастлив. Поэтому, кстати, машину в Лондон поведёшь сам. Держись за мной, и, думаю, не отстанешь. Грэм поедет со мною, чтобы не мешать тебе собираться с мыслями.

— Хорошо. Я, в общем-то, готов.

— Готов исполнить свою партию от и до, без сучка, без задоринки? Ну, тогда в субботу нам предстоит отличный рок'н'ролл! — Бреннан взлохматил несуществующие волосы поверх своей короткой стрижки и, чуть припав на одно колено, изобразил игру на невидимой гитаре. — Так-то!