— Вот так-то! — Дилан победно воздел кулак к небу. — Ты примерно это имел ввиду?

— Н-не совсем… — безликий всё ещё не пришел в себя. — Ты это правильно придумал, в настоящем бою все средства хороши. Одно "но".

— Какое ещё "но", — в голосе Бреннана появились нотки недовольства — кажется, кто-то пытался покуситься на его триумф.

— Ещё до того, как ты мне врезал, я тебя убил. Вон там, на левом боку кожа содрана…

— Что за бред, я ничего не почувствовал!

— Был бы это настоящий клинок — почувствовал бы…

— Ага, — в спор, в статусе третейского судьи вмешался Нильстрём, — Брен, он точно попал. Я видел.

Дилан явно погрустнел.

— Да и пёс с ним! Всё равно все эти мечи, клинки и прочие shashki не моё. — он подошёл к Фланахэну и протянул руку. — Спасибо за урок. И… Извини за то, что пришлось тебе врезать. Понимаешь, в бою все средства хороши…

— Принято. Если хочешь, мы можем поупражняться. Мне кажется, у тебя должно неплохо получиться.

— Может и поупражняемся. Только не в ближайшие дни. Слишком много дел. Кстати, я пригласил тебя не только помахать палками, но, в том числе, поговорить о делах. Пойдём, выпьем кофе.

Ульф притащил здоровущий поднос, на котором грудились дымящийся кофейник, чашки и большая тарелка с горкой сэндвичей. Грудинка, листья салата, помидоры, сыр — это то, что безликий разглядел. В животе у него заурчало.

Бреннан оделся, после чего они присоединились к Нильстрему и взяли в руки чашки с горячим кофе. Совсем не тёплое январское солнце освещало лица мужчин, меняя их до неузнаваемости. Казалось, что за столом сидят сразу трое безликих. Бреннан дожевал свой сэндвич и повернулся к шведу:

— Ульф, ты передумал ехать на блошиный рынок в Белфасте?

— Ух, ты! А я ведь чуть не забыл! Раз в месяц, — повернулся он к Крейвану, — я езжу на книжный развал в Белфасте. Там, в основном, валяется всякая ерунда, но иногда можно найти весьма ценные раритеты. В прошлом месяце, например…

— Нильстрем! — в голосе Бреннана послышался некий намёк на раздражение, и Фланахэн задумался: а так ли уж хотелось Нильстрему ехать на этот самый блошиный рынок?

— Да, о'кей. Уже бегу. — гигант засунул свой сэндвич в рот целиком и невнятно пробубнил:

— Пвиахно повэхти вхэма! — махнув напоследок рукой, Нильстрём молниеносно исчез в доме.

— И тебе того же. — Дилан задумчиво возил пальцем по пластиковым ромбикам на поверхности стола, потом обратился к Крейвану, — Через две-три недели мы поедем на Большой остров. Надо же тебе начинать познавать мир.

01/30/2014

…

Я по-разному отношусь к морю, и отношение это, увы, стремится к полярности. Сидеть на пустынном берегу, подставив лицо первым утренним лучам солнца, когда волны, пребывая, как и всё вокруг, в дремотной задумчивости, медленно накатывают на влажную гальку. Или в полуденный зной каждой порой чувствовать оседающие на коже мельчайшие брызги, что доносит лёгкий бриз, слабый наследник грозной ночной бури. Я очень люблю море: будь то разлитая на три стороны света до горизонта глубокая умиротворяющая бирюза, или же голубовато-серое, дышащее стальным холодом, поле, распаханное крутыми бороздами, с желтоватой пеной на гребнях. Вместе с морем я упиваюсь спокойствием, грущу, сержусь и вскидываюсь в едином ритме с волнами…

Другая сторона медали, тусклая и неуютная — это ощущение безбрежного пространства вокруг тебя. Я всегда тяжело переносил сколь-нибудь продолжительные морские путешествия. И виною тому не морская болезнь, что способна даже самых сильных и отважных людей превратить в их полную противоположность. Нет, шторм в открытом море, равно как и мёртвая зыбь, были не властны над моим желудком. Но вид беспредельно далёкого пространства, открывающийся, куда не бросишь взор, был способен свести меня с ума. Всякий раз, прибывая в порт, я сходил на берег физически здоровым, но совершенно опустошённым. Кажется, здесь, на Земле, есть название для моего недуга, но узнать его у меня руки не дошли. Сейчас я сижу на верхней палубе парома "Норбэнк", что должен доставить нас с Бреннаном и О'Райли в Ливерпуль, закутавшись в непромокаемый плащ и страдая от безымянной напасти, заканчивающейся на "-фобия". Уговоры Бреннана и стюарда спуститься на нижнюю палубу, где тепло и сухо, есть бар с закусками и места для отдыха, успеха не возымели. Я остаюсь здесь, стараясь до последнего противостоять этой гнетущей, опустошающей безнадёге, проходя сеанс оригинальной шоковой терапии. Когда будет совсем невмоготу, я все же присоединюсь к компаньонам, а пока…

— Что, не дозрел ещё до кружки тёмного? — ссутулившийся, неясный в сумерках силуэт говорит голосом Грэма.

Я отрицательно качаю головой, и О'Райли, пожав плечами, исчезает. Я записываю всё это, прячу дневник под синюю прорезиненную ткань и смотрю на расплывающийся горизонт, в десятый раз прокручивая в голове, всё, что произошло в последние два дня, и что должно произойти в дни предстоящие…

…

Сегодня О'Райли привёз меня в Город. С большой буквы. Потому что до сих пор я не знал, что такое большой земной город. По меркам Дораса, Бушмилс был не деревней, а небольшим городком, с капитальными домами, в которых жили вполне зажиточные, опять же по меркам Дораса, простолюдины (это не касалось Бреннана и семейства Каванах, которые в роскоши могли переплюнуть любого эйериннского Лорда). Я побывал почти во всех больших городах Заморья, от бескрайнего красного Карт-Хадешта, до столицы внушающей уважение своими просторами Ротении — Новограда. Они значительны, каждый по-своему, внушают приезжим благоговейный трепет и даже высокомерно соглашаются принимать некоторых прибывших в ряды своих обитателей, не обещая, впрочем, лёгкой жизни. Но Дублин… Он впечатлил меня. Только-только мы плелись в веренице машин по улице, усыпанной огромными серыми коробками-ульями, иронично называемыми здесь домами: серые ульи-великаны и серые тени горожан спешащих сквозь снежную пелену по своим делам. А через несколько минут снег прекратился, и мы уже горделиво шествовали по Лундевику моего мира. Изящные витые мосты, безмятежные расплывшиеся вширь дома из тёмного кирпича, величественные дворцы, огромные площади и лужайки, краешки которых я успевал углядеть в просветы узеньких улочек, через которые Грэм следовал к порту. Только автомобильные гудки, да электрический свет фонарей возвращали нас на Землю. Заметив моё ошеломление, О'Райли истолковал его по-своему:

— Аха, я тоже каждый раз приезжаю в Даблин, как в первый, хоть и родился здесь, и нюхом могу различить каждый камешек…

Я знал, Бреннан рассказал мне, что О'Райли родился в южном Лондоне, и на службу во благо Ирландии кровь позвала его уже во вполне сознательном возрасте, но ничего не стал говорить.

— Воздух! Чуешь, какой здесь воздух?! — Грэм напоказ потянул носом. — Это настоящая Ирландия, с её веками свободы и величия! Вот мы счас поплывём в Ливерпуль. Ты был в Ливерпуле, а?