Вот и сейчас, ещё до того, как мне пришло в голову реанимировать свой дневник, я скользил глазами по строчкам труда русского историка Карамзина, а в наушниках моего плеера то нарастали, то спадали вибрирующие ритмы русской же группы "Messer Chups"39. Когда-нибудь, в лучшие времена, я надеюсь попасть на их концерт лично. Вопрос в том — наступят ли когда-нибудь лучшие времена?

***

06/16/2014

Странное дело, когда живёшь один и не имеешь возможности чем-нибудь заняться (я имею в виду, скорее, физический труд, нежели умственную работу), сначала, особенно после напряжённого периода, испытываешь потрясающую эйфорию. Ты расслаблен, чувствуешь, что твои мышцы снова признали тебя своим другом, а не жестоким хозяином. Проходит неделя-две, ты привыкаешь к чувству комфорта и перманентной неге. Через месяц, ты начинаешь испытывать лёгкий дискомфорт, который лишь усиливается, стоит тебе заметить слегка округляющиеся бока и подбородок. А дальше… Дальше твои мышцы перестают считать тебя другом и снова возвращаются к отношениям "хозяин-слуги". Только теперь это ленивые и неповоротливые слуги, дерзящие по любому поводу, вступающие с тобою в перебранку и способные подвести тебя в самый нужный момент. Ты начинаешь чувствовать себя неуютно, как слабый монарх, знающий, что за спиной его плетётся заговор, а единственное, на что он способен — гадать: ударят ли его в спину кинжалом, или вольют яд в вечернюю чашу вина. Если ты не слабый монарх — ты способен сопротивляться. Ты начинаешь приводить себя в тонус, изнуряя тело всевозможными упражнениями, либо же находишь занятие или работу, когда каждая секунда отдыха воспринимается, как дождевая капля в засушливой пустыне. И тогда-то, через неделю-другую, наступает время, когда ты с тоской вспоминаешь благословенные праздные дни.

Я прошёл все ступени этого процесса и вернулся к забытой стадии, когда начинаешь жалеть, что в тот день, час, минуту случай сыграл с тобою злую шутку, а тебя угораздило повернуть не в ту сторону.

Возможно, скоро станет легче, и я начну привыкать, но сейчас, когда я сижу в своей коморке, которую делю с несуществующим напарником, мой почерк, из-за дрожащих от усталости рук, принимает особенно причудливые очертания.

Всё началось чуть больше недели назад, в прошлую пятницу. Тогда я приехал в небольшой городок на юге Ирландии, один из десятка подобных на моём извилистом пути, название которого я сейчас даже не припомню. Назавтра я собирался продолжить свой путь, а пока, скоромно пообедав, вышел прогуляться. Меня мутило от книг, телевизора и музыки. Моя природа бунтовала, столкнувшись с таким бессмысленным времяпрепровождением. Моё тело требовало хоть каких-нибудь действий, его уже не устраивали ночные пробежки и сотни ежедневных отжиманий. Пару раз я ловил себя на неосознанном повторении слов Ритуала обращения. Это говорило о том, что мне нужно выпустить пар, иначе будет только хуже. Иногда уже хотелось поскорее встретиться с гурлем, этим чудовищем в человеческом обличии, уничтожить его или умереть.

Солнце скрывалось за тонкой завесой слоистых облаков, было не очень жарко, но довольно душно. Я прошёл по главной улице, без особого интереса поглядывая на вывески магазинов. Народу было немного, обеденный перерыв уже закончился, да и духота не слишком располагала к прогулкам. Пара мамаш с колясками глазеет на витрины. Какой-то парень, по виду сотрудник офиса, держа в руке бумажный пакет с жёлтой литерой "m", перебежал дорогу перед самым капотом автомобиля. Трое подростков, сидящих на корточках и что-то оживленно обсуждавших, замолчали, проводив меня пристальными взглядами. Я продолжал идти, размеренно вдыхая тёплый влажный воздух и не переставая размышлять, что мне делать, когда закончатся деньги, а О'Рурк так себя и не проявит. У меня были ещё банковские карты Фланагана, но я не знал их реквизитов и кодов. Да и пользоваться чужими деньгами я считал недостойным. То же относилось и к небольшой сумме наличными, лежавшей в бумажнике. Пройдя через довольно запущенный парк, место сбора подростков-экстремальщиков, наркоманов и бездомных, неожиданно для себя я обнаружил, что улица, а вместе с нею и город закончились. Впереди простиралось заросшее высокой травой поле, где-то сбоку виднелась пара ворот, указывавших на расположение городского футбольного поля, а за ним я увидел шатёр. Большой и цветастый, он притягивал взгляды отовсюду, откуда только его можно было разглядеть. Сейчас я услышал и музыку: бодрое попурри из известных мюзиклов. Музыка доносилась со стороны шатра, усиливаемая переносными динамиками. Из какого-то детского любопытства я решил подойти поближе. Не то, чтобы цирковые представления были для меня чем-то необычным. На Дорасе существовали бродячие артисты, дававшие представления на городских площадях. Некоторые объединялись с бродячими менестрелями и давали свои представления под музыку. Но существовали и целые труппы, с диковинными животными, магами и охранниками, хозяева которых составляли программы выступлений. Они согласовывали дни прибытия труппы с наместниками крупных городов, организовывали просмотровые площадки с лавками сладостей и всевозможных напитков на подступах к ним. Наместники использовали выступления в свою пользу и там же устраивали сельские ярмарки, неплохо пополняя казну (или собственный карман) в такие дни.

Вблизи шатёр, как и окружающие его фургоны и грузовички, уже не производил такого впечатления, как в отдалении. Выцветшая ткань, кое-где укрытая заплатами, старые фургоны, припорошенные дорожной пылью. По периметру площадка шапито была огорожена лёгким забором из сетки Рабица. Где-то за фургонами, ближе к шатру, кипела жизнь: оттуда слышались голоса, громкие возгласы и лай собак. Но возле импровизированной арки входа и щитовой будочки кассы жизнь практически отсутствовала, если не считать высокого угрюмого мужчины, дымившего сигаретой и время от времени бросавшего тяжёлые взгляды на стайку мальчишек, крутящихся неподалёку. Я подошёл к кассе и узнал, что выступление начнётся в семь вечера, касса откроется за час до начала "шоу", и что знаменитому цирку "Замунер и сын" на временную работу требуется крепкий мужчина. В обязанности вменялись разгрузочно-погрузочные работы, установка и разборка оборудования до и во время представления. Оплата сдельная, по договоренности с директором.

Я сначала не обратил внимания на объявление и пошёл прочь, но потом вернулся, перечитал ещё раз и задумался. В голову пришла странная и, вместе с тем, соблазнительная мысль. Я часто думал о том, что не могу найти себе работу, так как вынужден всё время передвигаться, стараясь не попадать в поле зрения возможных преследователей. И тут мне представился такой случай, появилась возможность убить двух зайцев сразу. Я подошёл к человеку, стоявшему у входа. Он одарил меня взглядом чуть более дружелюбным, чем доставались до этого мальчишкам.

— Привет! Как мне увидеть кого-то из начальства?

Он затянулся ещё раз, щелчком отбросил окурок и снизошёл до меня:

— Вы чего, насчёт объявления, что ли?

— Ну, так вашему цирку нужен разнорабочий или нет?

— До прошлой недели нипочём был не нужен. Но мы выступали в такой же дыре, типа этой. Вечером старину Генри от тоски потащило в этот городишко, приют нарков и скумбагов. Вернулся вдрабадан и с набитой рожей. На следующий день не мог поднять ничего тяжелее своей задницы, и то, он доносил её только до сортира. А потом Дэвид, это наш хозяин, пришёл к нему с нотациями: "Что ж ты, так тебя растак? Подводишь ребят, да ещё и по хлебалу отхватил…" Генри, недолго думая, посылает нашего доброго старичка прямо на три буквы. Тот хотя и терпелив, как колючка в пустыне, взял и не выдержал. Вот так мы остались в меньшинстве. Но это ещё туда-сюда — Филипп с Джо Киллианом кое-как справлялись. Только вот позавчера, сразу по приезду сюда, Джо пропал. Как сквозь землю провалился. Уж мы его искали-искали, даже я искал. — человек прочертил отставленным мизинцем причудливую линию, словно добавляя значимости факту своего участия. — Ничего. Поэтому Питер, это сын нашего хозяина, распорядился напечатать эту писульку. А ты всерьёз хочешь впрячься?

— А почему нет?

— Ну, денег мало, а пахоты до хрена. Можно и хребет сломать. — прищурив свои большие голубые глаза и оттопырив нижнюю губу, человек скептически осмотрел меня с ног до головы. — Зайди что ли к Питеру, поговори с ним. Давай, провожу.

Махнув на прощание увесистым кулаком в сторону мальчишек, человек повернулся и пошёл ко входу в фургонный лабиринт. Он так и не назвался, и только позже я узнал, что это Поль Робишо: жонглёр, ковёрный и неудавшийся мотогонщик. Не зная, чего ожидать, я вступил на цирковую территорию.

Сейчас, отработав всего несколько представлений, я чувствовал себя выжатым, как лимон. Два с лишним часа беготни с тумбами, лестницами, заградительными секциями и прочим рабочим инвентарём. Ещё нам с напарником Филиппом приходилось страховать артистов во время номеров, а после выступления приводить в порядок арену и посадочные места. Окончив, я не задерживался почесать языком, что здесь было в порядке вещей, а шёл прямиком в свою каморку, спиною чувствуя насмешливые взгляды участников труппы. Засыпая, я гадал, как долго ещё мне удастся продержаться в таком режиме. И сейчас меня радует только одно: завтра мы снимаемся и переезжаем в, как выражается Питер Замунер, глубинку, ещё глубже всех прошлых. Да, основные нагрузки по демонтажу лягут на нас с Филиппом, но всё равно — снова менять пейзаж за окном было приятно…