"Он останется смятым окурком, плевком в темноте..." Вдали снова загрохотало. Вячик отхлебнул из керамической чаши. Ну и чего я добился?

Да собственно, ничего. Ни за что ни про что обидел хорошую девку. Ведь она сама, ее молодость, ее нежность, то, что она со мной, - и есть самый лучший ответ. Куда я рвусь всю свою жизнь, чего все время ищу? Откуда эта идиотская история с крысюком? Где я ее прочитал? Или, может быть, сам придумал? Какой в ней смысл? Откуда этот безумный образ?

Куда я все время несусь, сметая цели на своем пути, почему постоянно мимо самого главного? Сколько можно? Чего я добился своими бесконечными вопросами? Счастья добился? Как бы не так! Почему я живу всему вопреки? Вопреки даже собственному своему вопрекизму? Почему Божество медлит с воздаянием? Впрочем, и тут сплошные вопросы! Да, с моим анамнезом, похоже, место именно здесь.

Может, правда, оставить вздор, остаться здесь, не искать выхода, не бежать из ласковых сетей и не роптать, не гневить Бога. Как говорил Сарафанов, расслабиться и получать удовольствие. Или, как рекомендовали древние: не ищи счастья, не ищи смысла жизни, не ищи приключений на свою задницу, а вместо этого найди себе женщину, и она тебе заменит все. Вот и французы, опять же, советуют: "шерше ля фам".

Но теперь, конечно, все потеряно. Почему я не могу хоть раз, для разнообразия, не изгадить то немногое положительное, что со мной еще время от времени происходит, впрочем, все реже и реже? Почему, когда фортуна улыбается и говорит: "Проси чего хочешь!" - я неизменно спрашиваю: "Который час?". В аллегорическом, понятно, смысле.

Гуля, конечно, права. Женщины вообще, не разумом, а интуитивно, жизнь чувствуют тоньше и правильней, у них в генетике это тоже заложено. Мы остались бы с ней и со временем, может быть, создали общий сон, а там, глядишь, все и наладилось, выход нашелся бы сам, в том смысле, что и искать его было не надо...

Минуточку! Выход нужен всегда, как альтернатива безвыходности, в конце концов, как путь для отступления, - появилась вторая, предательская мысль, которую он (ошибочно, конечно) всегда принимал за голос инстинкта самосохранения. Даже если бы мы вместе и нашли выход из этой черной дыры, кто мог гарантировать, что немедленно не попали бы в другую, такую или похожую? Или отличную, но столь же невыносимую?

Так и помрешь, как буриданов осел, - проплыла на заднем плане сознания горестная, третья мысль, подводящая итог всему вышесказанному.

Чего от себя-то скрывать, это и есть мой собственный ад, черная дыра, которая зародилась уже давно и все это время росла, как явно недоброкачественная опухоль, затягивая и разъедая все внутри, задолго до моего физического попадания сюда. А зазеркалье - лишь логическое завершение этого порочного цикла. Просто была пройдена какая-то грань, сосредоточилась критическая масса, на весы была брошена последняя соломинка, которая и переломила хребет пресловутой верблюдине. Реальность не изменилась, она вывернулась наизнанку, и то, что было внутри, теперь со всех сторон окружает меня.

Если б выстроить всех мудаков, мне б, наверно, доверили знамя. Нет, хуже. На конкурсе мудаков я был бы членом жюри. Так думал Вячик и ел себя.

12

Но и всякому самоедству бывает предел. Вячик докурил сигарету и вышел в коридор. С половины Сарафанова доносились обрывки невнятного разговора. Первый голос принадлежал Сарафанову, второй был незнакомый, мужской. Сарафанов чудесным образом протрезвел. Кстати, выливать вино в унитаз, а потом слушать и, может быть, даже записывать на магнитофон пьяноватые откровения товарищей было как раз в его стиле. Кажется, у Сарафанова были гости. Гости? Но откуда тут? Новенький? Вячик прислушался.

– Сядьте поближе к камину.
– Голос Сарафанова зазвучал после некоторой паузы.

Приступ зябкости у него не прошел (наверняка сливал глинтвейн, уж от чего-чего, а от простуды он помогает). Нарочно топая при ходьбе, Вячик прошелся туда-сюда. Сарафанов, конечно, догадался о характере взаимоотношений Вячика и Гульнары, сложившихся в его любимой комнатке некоторое время назад. Во всяком случае, упорно не желал замечать его преувеличенного топтания. Второй голос также не реагировал на его присутствие. Вячик сделал вид, что что-то ищет в прихожей.

– Найдется и для вас занятие, - тем временем продолжал Сарафанов.
– Здесь у нас бездна возможностей. Живопись, музыка, чтение, телевидение, закуски, напитки. Девушки иногда более или менее симпатичные попадаются... В общем, занимайся чем хочешь! Хочешь - твори, философствуй, хочешь - так сиди. А выхода нет, во всяком случае, можете его не искать...

Вячик не удержался, стал на стул и заглянул в отверстие часов. Сарафанов стоял посреди своего сектора коридора. Собеседника видно не было, только неясная тень на полу - справа от него, должно быть, находился торшер. Сарафанов мельком взглянул на Вячика, но тут же отвел глаза. При этом он приподнимал плечи, чтобы удержать пальто. Голова его теперь переходила прямо в туловище, как у рыбы. "Чисто хариус", - снова подумал Вячик. Сарафанов, к тому же, для полного сходства беззвучно открывал рот и шевелил губами, прежде чем произнести новую фразу.