Шрифт:
– я натянула на нас одеяла. Чуть поёрзав, я поняла, что мне очень даже удобно, несмотря на навалившийся вес.
– Ада, - пробубнил Карен.
– Люблю тебя.
Я уткнулась носом в его плечо и очень быстро отключилась.
Где-то там боевые маги продолжали сражаться с тварями, отстаивали города, спасали жизни жителей. Армия врага штурмовала дворец госпожи, дворец короля. Война, в одночасье вспыхнула и захлестнула всю страну самая настоящая война. Бои кипели, а мы... спали.
24
Когда я открыла глаза, Карен уже не спал. Он лежал, приподнявшись на локте и обнимая меня за талию другой рукой. Казалось, Карен даже сейчас боялся меня отпустить, словно я могла исчезнуть. Он, не скрываясь, любовался мной.
– Доброе утро, Ада.
Карен убрал прядь, завитком упавшую мне на глаза, улыбнулся и потянулся дальше, пропустил волосы между пальцами. Я замерла, наслаждаясь воздушной нежностью. Карен провёл по моей щеке, словно возвращая вчерашнее.
Я протянула руку, и он поймал меня за пальцы, поцеловал каждый. Я отчётливо видела, что он не только дарит мне удовольствие, но и сам искренне наслаждается происходящим. Да, Карен говорил, что ухаживание ему нравится не меньше, чем результат. Мысль о других женщинах, побывавших в его постели мелькнула и пропала. Разве ради них Карен возвращался? Разве добивался их согласия с таким упорством, даже упрямством? Разве предлагал стать женой?
Не выпуская моей руки, между быстрыми поцелуями, Карен спросил:
– Как себя чувствуешь?
– Голодной.
– Хорошо, значит, идёшь на поправку. Ада, я тебя очень прошу, не рискуй больше.
Я на секунду задумалась:
– Карен, а ты можешь пообещать мне тоже самое? Пообещай не рисковать своей жизнью, не подставляться под удары.
Наверное, он мог соврать, но Карен не стал. Он отпустил мою руку, прикусил губу. С минуту он всматривался в мои глаза и наконец признал:
– Нет, Ада, не могу.
– Я тоже не могу. Прости.
Карен нахмурился, но спорить и требовать не стал.
– Понимаешь, - мне показалось важным объяснить, - я рискую не потому что мне погеройствовать хочется. Совсем нет. Я бы с радостью в безопасную щель забилась и там отсиделась, пока тихо не станет. Но я не могу. Я не смогу жить с последствиями своей трусости, знать, что я могла остановить беду и не остановила.
– Прям боевой маг.
– Я и мечтала стать боевым магом. Меня на вступительном..., - впервые вспоминать тот несчастливый эпизод было не больно, а просто неприятно.
– Короче, выгнали меня с весёлым улюлюканьем, да так, что я сначала вообще ничего не хотела, потом собралась с силами и поступила в училище.
– Сочувствую.
– Не стоит, - возразила я.
– Это было давно и уже неважно.
Карен вновь пропустил мои волосы между пальцами.
– Забавно. Я когда-то сказал, что ни за что не женюсь на коллеге. Судьба посмеялась -женюсь.
Приятно...
– Кстати, - я оживилась, - я хотела с тобой посоветоваться, - мы же семья, важные решения должны принимать сообща.
– Ада, организму нужны силы для восстановления. Давай поговорим за завтраком?
Упс. Карен, наверное, голоден не меньше.
– Конечно, - виновато кивнула я.
Карен галантно пропустил меня в ванную первой, и когда я вернулась, он протянул мне комплект свежей сменной одежды. Снова своей.
– Я скоро лишу тебя гардероба.
В ответ Карен лишь рассмеялся:
– Ада, ты плохо представляешь размеры моего гардероба.
Завтрак нам накрыли в палате. Медсестра принесла два подноса, пожелала приятного аппетита, напомнила, что после завтрака нас с Кареном ожидает осмотр у целителей и удалилась. Карен выдвинул для меня стул, усадил, пододвинул мне тарелку, сам снял крышку. Первым блюдом оказалась каша с сухофруктами.
Я не спешила хвататься за ложку. Взяла прибор только после того, как Карен обошёл стол и сел напротив.
К разговору мы вернулись только за чаем:
– Ада, о чём ты хотела посоветоваться?
– После того, как ты ушёл...
Карен болезненно нахмурился. Похоже, чувствует себя виноватым.
– Зря, - улыбнулась я, сменив тему.
– Что зря?
Карен наклонил голову к плечу.
– Зря сожалеешь о расставании. Не скрою, мне было больно. Очень больно. Но я многое переосмыслила, осознала, что существование в каморке мастерской не жизнь, а бездарная трата времени. Ты ведь говорил, что тоже на многое стал смотреть иначе?