— Ну и пусть, — упрямо ответила Лялька и лифчик расстегнула.

Сенька не устоял. Да и кто бы устоял против обворожительной восемнадцатилетней Ляльки? Она сокрушала своей юностью и красотой, сбивала с ног. Жаль, что любви это не гарантировало.

Тогда Лялька и узнала, что секс может быть ТАКИМ. Что дыхание перехватывает. Что сердце бьётся где-то в пятках. Что он касается тебя, а тебе кричать хочется. Что волновать может не только прикосновение, а одно лишь предчувствие его. Что руки могут обжигать…

И кричала, голос срывая. И прижималась всем телом, и голова кругом — Господи, как он близко! Целовать можно, да что там — нужно! Пусть он не любит, но целовать хочет всю… трогать, тискать, кусать… И лучше этого не может быть ничего во всем белом свете. Определённо.

— Ты точно чокнутая, — констатировал Сенька потом. — Связываться с тобой опасно для психики и здоровья.

Лялька вздохнула. Сейчас она боялась только одного — что уйдёт. И смотрела на него, стремясь жадно впитать в себя его образ. Таким она его не видела, возможно, и не увидит. Обнажённый, расслабленный, на спине — испарина. Кожа солёная, если лизнуть. Лялька смело пробовала её на вкус совсем недавно, а сейчас прикоснуться робела.

— Уйдёшь? — спросила она.

— До утра останусь… если не выгонишь.

В тот день Лялька испытала не только первый в жизни оргазм, но и впервые поняла каково это, быть счастливой целиком и полностью, безоговорочно, и неважно, что завтра будет. Следующие-то двенадцать часов — её.

И сердце щемило, так хотелось вдруг поверить, что навсегда. Бывало, и верилось — когда Сенька рядом спал. Он уходил, но возвращался. Не любил, но себя позволял любить. Даже с мамой его Лялька познакомилась. И надеялась, что вот теперь то точно. Её любви на двоих хватит.

А потом случилась Катька. Чужая совсем девушка. С парнем своим под руку, молодая, счастливая. И взгляд Сеньки, как у зверя затравленного. Не надо было долго гадать, чтобы понять, что к чему.

Просто не думай о ней, убеждала себя Лялька. Она уйдёт. Уже уходит. Но Катька вернулась. Мама Сеньки на лето переезжала на дачу, И Лялька почти поселилась у него, благо — не гнал. Про наркоту Катя узнала…

Гнать бы её в три шеи и ничего бы не случилось. Да просто Сеньке рассказать, он бы решил. Так далеко бы дело не зашло. Но Ляльку мучило больное любопытство. Какая она, девушка, которая сердце любимого украла? Украла и возвращать не хочет.

Обычная. Красивая, да. Но Лялька то красивее. Глаза страшные — жёлтые. Поначалу в них смотреть страшно было. Фигурка отличная, но сколько таких, с отличными фигурками? Тысячи. Почему именно на ней Сеню перемкнуло?

Приглядывалась. Примеривалась. Не понимала. Разве что чистая она. Вся. Как солнышко. Может поэтому глаза такие? И кожа светится. Лялька хотела Катю ненавидеть. Очень. Но не получалось. Ляльку к ней тянуло. Может судьба у Катьки такая, примагничивать на свою чистоту грязь? Вот Лялька и примагнитилась.

Надо её испачкать. Если она станет такой же, как Ляля, то её очарование исчезнет. Именно этим Лялька и руководствовалась ведя Катю к Игорю в первый раз. Оправдывала сама себя, что это ради матери её. Врала — знала уже, свою мать похоронив, что деньги не всесильны.

Катька испачкается. Светиться перестанет. Сенька её разлюбит. Господи, стыдно-то как! Стремясь откупиться от своей совести Лялька отдавала Кате почти все заработанные деньги. Не помогало.

— Плохая, плохая девочка, — ругала себя она.

Ревела. И больше всего боялась, что Сенька узнает. А он узнал слишком скоро, слишком, Лялька не была готова. Пришёл. У него ключи были от Лялькиной квартиры. Одеяло сдернул, за ногу стащил с постели, Лялька копчиком о пол ударилась, на глаза слезы навернулись.

— Ты что творишь? — крикнул он прямо в её лицо.

Его лицо — от злости перекошено. Глаза бешеные. Страшно. И слова, которыми можно оправдаться не находятся. Знала же, что так будет… и все равно.

— Ты что натворила, дура???

И ударил. Мог бы сильнее, Ляля это понимала. Всё равно больно и обидно. И кровь тонкой струйкой из разбитой губы. Солёная. И понимаешь, то прав он, что не нужно было… Сенька сел на пол и голову руками обхватил. Думала даже — заплачет. Не заплакал. У Ляльки губа болит разбитая, и душа тоже. Это же из-за неё Сеньке так хреново.

Вот знала же, знала! И правда — дура.

— Она же не ребёнок, твоя Дюймовочка! — Выплюнула Ляля. — Свои мозги есть.

— Она не такая, — почти простонал Сенька. — Ей в эту грязь нельзя.