Заезжаю в гараж, какое-то время сидим в темноте, злюсь, стуча кулаком по приборной доске.

– Что случилось? – нежно улыбается Ника, поглаживая мое предплечье.

Поворачиваюсь, касаясь ее лица, она закрывает глаза, нежится и томится.

– Не хочу, чтобы он к тебе прикасался! Не могу с этим смириться, должен быть только я!

Ника громко вздыхает:

– Он мой муж.

– Подыхаю от мысли, что ты трахаешься с ним! Жрать не могу! Спать не могу, думая, что он трогает тебя.

– Эй, стой, стой, - Ника отстегивает ремень и перебирается ко мне на колени.

Откидываюсь на водительское, нежными маленькими пальчиками она треплет мои волосы.

Отворачиваюсь, с силой возвращает к себе.

– Посмотри на меня. И есть только ты, - не сводит с меня глаз, почему-то верю ее словам, - больше никого не может быть, разве ты не чувствуешь?

Она елозит на моих коленях, снова завожусь, не могу с этим бороться, когда она рядом, хочу быть в ней постоянно. Сжимаю обожаемые ягодицы.

– Ладно, если тебя это успокоит, - смеется Ника, заражая меня весельем, - он потерял ко мне интерес, опять с кем-то шляется, говорит, что у меня отвисли сиськи после родов.

– Мозги у него отвисли. Покажи их.

Я знаю, что она несет чушь, она выглядит потрясающе. Ника строит мне глазки, медленно расстегивая шелковую блузку, завороженно смотрю на белоснежный лифчик.

– Покажи! – говорю жестким, не терпящим возражений голосом.

Оттягивает чашечки лифчика вниз, высвобождая для меня грудь.

Не могу удержаться, хватаю руками, теребя набухшие розовые соски, разминая пальцами.

– Они чудесны, - смотрю на нее, не отрываясь, опускаю голову, продолжая ласкать грудь круговыми, навязчивыми, ритмичными движениями.

Ника закатывает глаза от удовольствия. Тянусь, поочередно посасывая, покусывая, она стонет, трогая мою выпуклость на штанах, тянет ширинку вниз. Сомневается, хотя сама же высвобождает меня из штанов, лаская рукой, двигаясь вверх-вниз.

– Мы в доме, - колеблется Ника, но двигать пальцами не прекращает.

– Мы в гараже, а не в доме, - проявляю признаки любовной шизофрении, - он сюда никогда не спускается, - глубоко дышу.

Делаем это довольно быстро, но от этого удовольствия не меньше. Я плавно скольжу внутри нее, закрыв глаза от наслаждения. Ника стонет, приподымаясь и опускаясь, покусывая мочку моего уха. Когда-нибудь я умру от секса с ней, не может быть настолько приятно. Но так оно и есть. Взрываюсь диким оргазмом, Ника опускается на мое плечо, затихая.

Но реальность накрывает меня с головой, когда она тихонько выскальзывает из автомобиля, забирает пакеты из багажника и, поправляя волосы, первой идет по темной лестнице в дом. А я продолжаю сидеть, разглядывая рыжую кирпичную стену перед собой. Отношения они ведь не только в сладком соединении тел, есть много вещей, которые я хотел бы сделать с Никой. От банального поужинать вместе, до еще более простого провести ночь в одной постели.

Я мог бы забрать ее у него, но тогда все, ради чего я жил последние годы полетит к чертям собачьим. Он не отпустит нас, несмотря на то, что она давно надоела ему, он спустит на нас всех своих ищеек и достанет из-под земли.

– Ты влюбился в нее, - швыряет Вера папку на продолговатый, накрытый стеклом письменный стол, пыль разлетается в разные стороны, танцующими пылинками оседая на гладкую поверхность.
– Влюбился в жену врага.

Дверцы шкафа закрываются с жутким скрипом, местами потрескавшаяся полироль при попадании на нее полуденного солнца слепит глаза.

Странный вывод про любовь вызывает недоумение. Я никогда не думал о чем-то высокодуховном в нашем союзе. Нам хорошо вместе, мы отлично подходим друг другу в сексе. Безусловно, испытываю дикое влечение, которое не могу контролировать. Не хочу ее делить с кем-то еще, так как в отношении женщин у меня слишком сильно развит собственнический инстинкт. Желаю встречаться по-человечески, по-настоящему, как все нормальные люди, но любовь – это что-то из школьной программы. Сидишь такой и плачешь, что девчонка пошла на танцы с другим, а ты ей стихи накатал на промокашке. С годами черствеешь, жизнь уже не кажется розовой и пушистой, особенно когда бьет тебя по морде с размаху.

– Теть Вер, успокойся, все под контролем, - чешу затылок.

– Под контролем твоего вечно стоящего писюна?

– Он не догадается, - говорю и сам себе не верю, взлохмачиваю прическу, запуская в волосы обе руки.

Стулья в кабинете неудобные, спина ноет от неестественного положения.

– Ага, конечно, она расцвела, аки алая роза. Похорошела, выглядит абсолютно счастливой. Петров, конечно, дебилоид, но не настолько же. Она нигде не бывает, практически ни с кем не общается. Не Саныч же ее трахает.