Сейчас мне двадцать четыре года, и я не хочу быть безумцем. Почему я не такой, как остальные? Возможно, сказалось воспитание отца – когда он ещё не стал безумным, всё время твердил мне: «Не повтори, сынок, моей ошибки… Я слишком много времени потратил на развлечения вместо того, чтобы искать способы справиться с безумием».

Тяжело вздохнув и отбросив прочь воспоминания, я оделся и отправился на работу – чтобы содержать полубезумных родителей, нужны деньги. Да и сестра моя ждала ребёночка, посему я и не любил, когда она, на своем седьмом месяце, ночами просиживала за компьютером. Я вообще терпеть не мог все эти игры; попробовав их на «вкус» уже лет в пять, как-то быстро бросил это увлечение, и знакомые считали меня отсталым, потому как у них чуть ли не все разговоры касались игр. Мне плевать; они не задумываются о будущем, словно не верят, что пройдёт несколько лет – и они станут такими же помешанными, как их родители.

Работал я на заводе по производству псевдопродуктов – ими мы все питались. Что такое настоящие продукты, мы могли знать лишь по визору из старых сериалов и передач – новых уже давно никто не снимал, потому что визор смотрели в основном взрослые, а актёрское искусство очень быстро вымерло. Молодёжь интересовали только компьютерные игры, бесплатный Интернет и вечерние безумные тусовки. Последние я тоже не посещал – никак не мог понять этих людей, дёргающихся в безумном ритме под не менее безумную музыку. Возможно, так и сходят с ума? Тогда вовсе не лишне уберечь себя от подобного «удовольствия».

Я даже не знал, как именно я произвожу псевдопродукты. Вся моя работа заключалась в том, чтобы встать возле угловатого приборчика высотой мне по плечи и нажимать соответствующие инструкции кнопки. Выбирая тот или иной продукт, я сверялся с показателями шкалы данных, установленной на приборчике. Шкала показывала, сколько различных ингредиентов осталось в приборчике для производства того или иного продукта. Откуда берутся сами компоненты, я не ведал; знал лишь, что один из моих давних знакомых работал на этом же заводе, загружая ингредиенты в специальный прибор.

Солнечные панели домов ярко светились, жадно впитывая рассветную энергию светила. Чахлые деревья ещё не сбросили свою листву; раньше люди в это время собирали урожай – по крайней мере, так показывали по визору. Урожаем в те времена были те же фрукты и овощи, что я производил на заводе, но на вид куда более аппетитные. Наш небольшой город со всех сторон окружал лес; туда никто давно уже не ходил. Поговаривали о том, что где-то за ним есть поселение, где жители до сих пор остаются в здравом уме – но никто не рисковал проверить это. Люди вообще отвыкли путешествовать; даже ездить по дорогам никто не хотел, и ненужные старые машины годами ржавели на свалке близ города (хотя в Интернете многие американцы хвалились, что всё ещё наслаждаются высокими скоростями, рассекая по дорогам на автомобилях). Именно поэтому всё, что показывали по визору, было для нас как-то дико и непривычно; мы не хотели жить так. Даже самые маленькие дети вели слишком взрослую жизнь, торопясь насладиться всеми удовольствиями существования. Курс обучения сводился к тому, что расскажут детям их ещё не сошедшие с ума родители плюс то, что дети сами увидят по визору или на мониторе компьютера. Кое-как читать, немного коряво писать и считать – вот и всё образование, что можно получить. А некоторых детей, рождённых матерью в 23-24 года, воспитывали и вовсе исорги – почти неотличимые от людей искусственные организмы. Высокие, худощавые, практически многие из них – на одно лицо, они внешне выглядели как обычные парни и девушки – но в общении с ними всегда становилось ясно, что им чуждо всё человеческое, так как их голоса казались металлическими, неживыми. Все слова исорги произносили с одной и той же механической интонацией, без малейшего проявления чувств. Даже няни-исорги, кто воспитывал детей с рождения, отлучая многих от родителей уже в возрасте трёх-четырёх лет, не способны были выражать эмоции.

Не знаю почему, но я пока не собирался ни жениться, ни заводить детей. Все мне говорили: мол, что ты медлишь, так и не успеешь потомство оставить. Но я всё отчего-то не решался найти себе пару; возможно, просто не хотел, чтобы дети вместо отца видели пускающего слюни идиота.

Пробравшись сквозь извилистые улочки города к заводу, я на секунду остановился возле входа. Сам завод представлял собой нелепую четырёхэтажную конструкцию с арочками, портиками и даже никому не нужными балкончиками. Раньше здесь явно был самый обычный дом, из тех, что показывают по визору. Мне не раз предлагали устроиться на работу по прокрутке старых фильмов и передач, но я не соглашался, потому что считал этот труд самым противным. Да и кому понравится вставлять нелепые программы и фильмы в эфир визора, востребованного, в основном, только у умалишённых взрослых?

На первом этаже завода располагался магазин, где продавали изготовляемую нами продукцию. Возле главной кассы кто-то приклеил нелепое объявление:

АЛКОГОЛЬ И СПИРТОСОДЕРЖАЩУЮ ПРОДУКЦИЮ

РЕАЛИЗУЕМ ТОЛЬКО ЛИЦАМ ДО 25 ЛЕТ

Как будто взрослые смогут самостоятельно прийти в этот магазин и купить себе выпивку!

Возле входа в ещё не открывшийся магазин о чём-то своём бубнили трое молодых алкашей; все они казались ещё не достигшими и двадцати лет, но, по моему мнению, уже стали идиотами. Сам я к выпивке, ненатуральной к тому же (как и все продукты), относился очень настороженно и практически не пил.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я прошёл к закреплённому за мной приборчику. Три часа поработал и домой – такой график был у всех, и неважно, где ты работаешь – на заводе, в визор-студии или ещё где-то. Каждый работник фабрики имел право забирать себе часть произведённой им за смену продукции. Я взял несколько псевдояблок для себя (они казались самым вкусным продуктом из тех, что я пробовал), а также захватил бананы для сестры, три булки хлеба и шесть сосисок для отца с матерью. Ольге мясное я не давал, и даже не из-за того, что она была в положении. Просто она, отведав якобы «мясных» псевдопродуктов, тут же покрывалась аллергической сыпью.

Положив всё это в пластиковый пакет, я отправился обратно домой. Сидящая на скамейке троица уже не просто бормотала вполголоса, но распевала на всю улицу пьяными голосами и невпопад какую-то похабную песенку. «Алкашня!» – подумал я и двинулся дальше.

Пройдя сотню метров, я почувствовал, как мне на плечо опустилось что-то тяжёлое. Резко развернувшись, я увидел лишь взмах чёрных крыльев и птицу, приземлившуюся на раскрошившийся от времени асфальт. «Ворон», – вспомнил я название птицы из пособия, некогда скачанного в Интернете.