— Сама вижу! Откуда беда?

— Чужаак! Каррр! Чужак в деррревню явился и беду пррринес с собой!

— Значит чужак… — вслух рассуждала я, — а староста не упоминал, что в Гремячево гость незваный явился.

— Я знаю его, госпожа ведьма, — напугал меня Олеус.

Вот ведь… Совсем страха перед ведьмой нет у парня!

— Смелый шибко? — недовольно усмехнулась я.

— Художник к нам в деревню пришел… — не обратил на мои эмоции внимания парень, — с пару недель уже. В гостиничном дворе остановился.

В словах Олеуса я слыша нотки неприязни и призрения.

— И что? Как пришел так и дальше пойдет, — пожала я плечами.

— Так я подсчитал… после того… как ваш ворон про чужака сказал. В то время странности начались.

— Какие странности? — сощурилась я.

— Народ, прознав, что Бенджамин художник, к нему поспешил. Интересно ведь… культуры у нас мало, сами знаете. Так вот, художник этот свои работы никому не показывает и таится ото всех. Отец хотел у него картину заказать в дом, пейзаж… или натюрморт какой, но художник отказал. Сказал, что лишь портреты пишет.

— Его право…

— Так-то оно так… Но ведь Устинья к нему как раз бегала портрет списывать.

А вот это уже интереснее…

— Говоришь, картины свои не показывает? — переспросила я у Олеуса.

— Не показывает… — подтвердил парень, — прячет в большой папке.

В воспоминаниях Устиньи были картины. Я не уловила четкого изображения, но знаю точно, что их было много. Это значит, что не от всех художник свой талант скрывает…

— Пойдем, проводишь меня к этому художнику, — вздохнула я и направилась со двора.

— Хорошо, — поспешил за мной Олеус.

Народ собирался вокруг дома старосты и перешептывался. Конечно, сама ведьма в деревню пожаловала… Событие большое!

— Скажи всем, чтобы расходились, — попросила я Олеуса, а сама направилась к безутешным родителям.

Столько муки и мольбы лилось на меня с материнским взглядом, что я вздрогнула.

— Что скажешь, матушка-ведьма? — дрожащим голосом спросил Юстас.

Ох уж это его «матушка»… раздражает жутко! Мне и четверти века нет, а он меня в «матушки» записал… Да не об этом сейчас!

— Обнадежить мне вас нечем, — развела я руками. — Времени мало, постараюсь разобраться что к чему. В горницу к дочери не ходите! Ничего не трогайте! Если что-то странное приметите, сразу за мной бегите! В доме не прибирайтесь и еду не готовьте! Лучше вообще все заприте и ступайте отсюда… пока не закончится все миром или бедой.

— Как же?.. Я свою кровиночку не брошу… — запричитала мать.

Я пожала плечами и вышла за калитку. Что сделать я сказала, а уж слушать меня или нет, решать им самим.

«Ух, оставайся здесь! Чуть что сразу ко мне лети» — обратилась я к сычу.

— Ууух, — едва расслышала я.

Где-то на середине пути меня нагнал Олеус. Он, молча, шел за моей спиной до нужного двора.

Гостиничный двор был пуст. Никто не встречал гостей, никто не следил за порядком…

Стоило мне переступить обитый порог, как повеяло могильным холодом. Потянув тяжелый воздух носом, я могла с уверенностью заверить, что рядом притаилась смерть.

— Хозяева… — выкрикнул из-за моей спины Олеус.

Я вздрогнула, но ругаться не стала.

— Не голоси, — одернула я мужчину, — нет тут никого.

— Но…

— Где живет художник знаешь? — прервала я поток вопросов до того, как он вылился на мою голову.

— На втором этаже, в левом крыле.

— Осмотрись здесь, а я пока его проведаю…

— Я с то… Вами!

Оговорка Олеуса меня позабавила.

Что я увижу наверху, даже предположить боялась, поэтому отказываться от сопровождения не стала.

— Пойдем, — кивнула я в сторону лестницы.

Чем ближе была обитель чужака, тем тяжелее мне ощущалось. Воздух сгущался, превращаясь в тягучую липкую патоку. Каждый вдох отдавался ожогом в легких. Каждый шаг требовал больше сил.

— Олеус, ты чувствуешь что-то необычное? — уточнила я у проводника.

Парень напрягся, осмотрелся и пожал плечами: — «Нет».

Значит тут мои силы испытывают на прочность. Не иначе, как магическая защита на комнате художника стоит.

Я безошибочно определила дверь, которая нам была нужна и медленно продвигалась к ней. Когда осталось сделать пару шагов, я услышала пронзительный визг и детский плач. Тут же перед глазами вспыхнуло кроваво-красное пламя боли и отчаянья.