— Если вы помните, — я предупреждал об этом, — вот поэтому никто всерьез это вещество как взрывчатку и не воспринимал.

— Что же, будьте здоровы и желаю успехов, господин изобретатель, — сказал на прощание подполковник Агеев, — если что подозрительное заметите, немедленно обращайтесь в любое отделение Корпуса Жандармов, назовите свою и мою фамилию и вам непременно помогут и защитят.

Тем временем лето прошло зенит и начало скатываться в осень. В больничном парке появились первые пожелтевшие листья как напоминание, что скоро их станет больше и больше. Парком в прямом смысле это, конечно, это трудно было назвать, но ходить между корпусами, утопающими в зелени было приятно.

Теперь, когда приезжал дед, мы вместе ходили по дорожкам. Со стороны мы смотрелись довольно странной парой: солидный пожилой купец с окладистой бородой и какое — то пугало в дурацком колпаке. Однажды дед приехал не то расстроенным, не то смущенным:

— Сашка, ты раньше знал, что Лиза решила уйти в монастырь?! — не то спросил, не то сказал он с какой — то непонятной интонацией.

— Нет, дед, откуда, — я был ошарашен, — Лиза, которая знает три языка, играет на фортепиано и неплохо поет, и вдруг в монастырь! Она, нестарая еще женщина, хочет запереть себя га высокой монастырской оградой.

— Да, все именно так, — ответил дед, — я понимаю, что монашество — дело богоугодное, но я не ожидал, что Лиза решится на это! Хотя, как пОслушница[7], она потом до пОстрига может опять стать мирянкой.

— Я знаю, что Лиза — верующий человек — сказал я на это замечание деда, — но что подвигло ее на этот подвиг веры, неужели только скорбь?

— Да, Лиза глубоко скорбит по Григорию[8] — заметил дед, — но она считает себя виновной и в твоем увечье, ведь она считает, что сама послала тебя в огонь, крикнув «Спаси Генриха!».

— Но ведь она была не в себе, — возразил я, — кроме того, я и без ее слов, сам бы туда полез, чтобы спасти его.

— Вообще — то я думал привлечь ее к нашей церкви старого обряда, — поделился со мной своими мыслями дед, — у нас в Рогожской слободе раньше три храма было, две богадельни, из них одна для душевнобольных, сиротский приют, но потом, по навету некого иеромонаха Парфения, еще при царе — Освободителе, все позакрывали и опечатали. С тех пор молимся по домам[9], уж сколько раз наши именитые купцы и я с ними писали челобитные, жертвовали на сирых и убогих миллионы, а все прахом.

И вот Лиза надумала в Новодевичий монастырь уйти, а туда нужно богатый вклад сделать, вот она и отдаст обители дом и аптеку на Полянке, но это после пострига. Пока будет послушницей достаточно деньги внести — у нее есть на семейном счете в банке, говорит, что хватит. Но во тебе потом жить будет негде, так что вселяйся ко мне, как выпишут тебя из лечебницы, хотя доктор советует в Европу, в санаторию поехать, лучше в Швейцарию, там чистый горный воздух, поедешь?

— И вот еще что Лиза велела тебе передать, — дед достал ключ с двумя сложными бородками, явно сейфовый, — это ключ от сейфа, где деньги вашей лаборатории лежат, там и бумаги кое — какие важные.

— Может там и журнал лежит, дубликат, или еще что, куда Генрих записывал результаты опытов, — подумал я, принимая ключ. А что же Лиза сама не приехала?

— Она уже в обители с сегодняшнего дня, — ответил дед, — а не а приезжала, потому что не может тебя такого видеть и чувствует вину за это. Мы потом ее сами навестим.

Наконец, наступил день выписки из больницы. За мной приехал дед, привез мои вещи с Полянки, чтобы переодеться, я сказал какие и где их найти. Дедовы слуги принесли целые корзины продуктов и обед у больных был сегодня праздничным. Перед этим дед вручил конверты персоналу, что лечил и ходил за мной. Особое внимание было уделено доктору и Агаше. Она не преминула посмотреть в конверт и разрыдалась:

— Благодетель вы мой, Иван Петрович, — причитала сиделка, кланяясь деду, — здесь же на хороший дом с хозяйством и две, а то и три коровы. Вот и исполнилась моя мечта, уеду к себе в деревню, в Кузьминки, будет у меня свое молочное хозяйство.

— Да не кричи ты Агафья, — попенял ей дед, но было видно, что он рад этим проявлениям благодарности, — бери, заработала. Ты мне внука выходила, это я твой должник. Надо будет что, знаешь, где меня на Рогоже сыскать, помогу.

— А вас, Александр Павлович, никогда не забуду, — умерила свои рыдания Агаша, — уж как привезли вас, закопченого как головешка, красного и сгоревшего всего, говорили все, мол, не жилец. И как потом лежали мумеем Игипецким[10], а сейчас, вон какой молодец, — Агаша осторожно дотянулась губами к моей щеке и поцеловала, — дай вам всего доброго, Господи!

Леонтий Матвеевич был более сдержан, но тоже рад и доволен, Дед потом сказал, что в конверте был чек на двадцать тысяч, именьице под Москвой можно было купить, и еще останется на обустройство. И это так, в 1892 г. Антон Павлович Чехов запродал издателю Марксу эксклюзивные права на свои сочинения за 12 тысяч рублей и купил на эти деньги имение Мелихово в 2 часах езды от станции, что считалось довольно далеко. Имение состояло из одноэтажного дома и сада, потом выкопали пруд.

Мы тепло простились со всем персоналом, дед каждому вручил конвертик с ассигнацией.