— Водка холодная? — спросил я полового. В тверском ресторане был именно половой, а не вышколенный официант, как в Москве.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, — со льда — с.

— Ну вот, груздочков еще, огурчиков малосольных с укропом, пирожков с капустой (свежие ли?), и давай, неси все сразу, — распорядился я, — а то не успеем.

— Успеете, ваше сиятельство и ваше превосходительство, час — полтора будем стоять и без пассажиров первого класса поезд не уйдет — с! — успокоил нас половой, — так что сначала закусочка, а потом и селянку вам принесу с пылу — с жару — с.

Все было выше всяческих похвал, свежим и вкусным. Мы еще успели вдоволь напиться чаю, я расплатился и оставил щедрые чаевые, на что половой, кланяясь, провожал нас до выхода. Вернулись в вагон при втором звонке и продолжили путь.

[1] Зря попаданец беспокоится, иногда вагоны 1 класса ходили полупустые: статистика 1896 года гласила: из 50,5 млн. пассажиров I классом было перевезено 0,7 млн. человек, II классом — 5,1 млн., III классом — 42,4 млн. человек.

[2] То есть, ваше сиятельство

[3] Второй класс (тоже «мягкий, но с нераскладывающимися диванами) — желтого цвета и зеленый «жесткий» — 3 класса. Обычно, в составе на Петербург были зеленые вагоны, один — два первого и два — три — второго класса. На других дорогах — вагонов 1 и 2 класса — в 2 раза меньше.

[4] Дело не в катастрофе 1888 г. в Борках Харьковской губернии, где царский поезд сошел с рельсов из — за плохо уложенного пути, наличия в составе неисправного вагона (разбалансированного и без тормозов!) железнодорожного министра Посьета, общей перегрузки и высокой скорости состава. Именно после этой катастрофы пошел вверх Витте, тогда обычный дорожный служащий «средней руки», письменно подавший рапорт о недопустимости такого положения дел. Три тележки — обычная конструкция пульмановского вагона: вагоны 3 класса тоже были трехтележечные и их пассажиров немилосердно трясло и било задами о деревянные полки именно из — за наличия третьей средней тележки

[5] Академический знак доктора наук.

[6] Гистоморфология — наука о тканях организма и их строении.

[7] Расстегай — открытый (расстегнутый) пирожок.

Как ни странно, я неплохо выспался, несмотря на то, что диван раскладывался только до полулежачего положения, постельного белья, даже подушки не полагалось, только пледы, которые принес проводник. У него же можно было заказать чай и папиросы. Более опытные пассажиры везли с собой подушки — думочки, я же оказался «на бобах», но поворочавшись, уснул под посапывание профессора и стук колес. Утром, проснулся и отправился в ватер — клозет. Оказалось, что никакого «ватера» в нем нет, слив отсутствовал, вместо него — педаль сброса.

Подразумевалось, что удобства будут на остановках, что и пришлось сделать в более комфортных условиях в Малой Вишере, где была остановка и какой — никакой, но небольшой вокзал (хотя вокруг, кроме станционных построек, ничего. Сортир для господ из 1 и 2 классов, за которым следил специальный служитель, был довольно чистый, с горячей водой и даже с горячим полотенцем, что подал мне «повелитель ватерклозета». Подозреваю, что он просто проглаживал утюгом полотенце после каждого посетителя и их, полотенец то есть, у него и было 4–5 штук. Ну и бес ним, оставил ему гривенник за услуги. Главное, что, уединившись, я намазал питательным кремом кожу рук, в вагонном клозете в полутемноте с постоянным раскачиванием вчера вечером сделать это было весьма неудобно. Руки постепенно приходят в порядок, ногти мне обрабатывал приходящий мастер маникюра, получая вчетверо против обычной таксы, так что, может, перчатки когда — то можно будет снять.

Вернувшись в вагон, попросил чаю и пока пил, смотрел в окно на станционную жизнь. Пассажиры 3 класса толкались в очереди в дощатую будку с надписью «Кипяток», понятно, что чаем их никто не баловал. «Чистая» публика совершала утренний моцион. Ресторана в Вишере не было, только буфет: отдельно для пассажиров 1 и 2 класса и для всех прочих. Зато в изобилии было всяких торговцев — лоточников, расхваливающих свой товар, возле них толпились, судя по виду, немудрящие пассажиры третьего класса, впрочем, среди них были и сельские батюшки в рясах и личности в форменных фуражках, видимо, телеграфисты или землемеры, а может, студенты. Тут последовательно раздались удары станционного колокола, паровоз свистнул и поезд покатил дальше.

Профессор проснулся, попросил чаю и открыл баул, приглашая подкрепиться. В бауле и сверточках с полки оказалась всякая домашняя выпечка и превкусная! К ней полагались ветчина и колбаса, которую его превосходительство назвал «немецкой» а я, про себя, — «краковской».

Мы еще вдоволь почаевничали и завтрак оказался достаточно плотным. Потом поговорили о красителях, точнее, — об окрашивании срезов тканей для микроскопии. Узнал, что уже раделяют Грам[1] — положительные и Грам — отрицательные бактерии. Обрадовался, это мне пригодится при испытаниях стрептоцида, хотя я и знал что в нетоксичных концентрациях сульфаниламид действует на «грам+» бактерии.

— Вот что вы скажете на то, что мои лаборанты никак не добьются хорошей окраски тканей этим самым метиловым фиолетовым или эозином, — спросил меня Модест Сергеевичр, — что они делают не так?

— Профессор, проверьте качество спирта, которым фиксируют и отмывают от избытка эозина подготовленные к микроскопированию срезы тканей ваши лаборанты, — посоветовал я, — не дай бог, разбавляют спирт, шельмы.

— Непременно присмотрю, — поблагодарил меня за совет профессор, — спиртометр у меня есть.