И туман становится реже. Лучи света разбавляют его муть и рисуют передо мной знакомый силуэт. Олаф… Все тот же: гордый, высокий, статный. И пусть иллюзия рухнет, едва он сдвинется с места: при ходьбе Олаф хромает на правую ногу. Он все равно держится так, слоено достоин короны и всех звезд небосвода.

— Пойдем со мной, — говорит он тихо, и я сжимаю его пальцы сильнее своей детской ладошкой.

Так хочется поддаться. Спрятаться за его широкой спиной, стать его тенью. Ведомой. Чтобы ничего не решать и ни о чем не думать! Но…

— Я с тобой не пойду, — отвечаю я и разжимаю пальцы.

— Я знаю все твои секреты, — заговорщицки шепчет Олаф, и на его лице просыпается страшная улыбка. Нет — не улыбка: оскал хищного зверя!

— Я тебя не боюсь, — проговариваю в ответ, и силуэт послушно тает в тумане.

И снова остаюсь в белой хмари. Одна. Не выбраться. Не найти путь…

«Ты можешь противостоять даже моим чарам, — звенит в голове знакомый голос, а память воскрешает страстный танец и теплые руки Рэнимора. — У тебя сильный поток!»

Могу? А что, если…

Я вспоминаю тот вечер. Дышу глубоко. Пропускаю через себя туман и выдыхаю его обратно. Закрываю глаза, сосредотачиваясь на своем существе. Что было до? Есть ли этот сад? Реален ли этот туман?..

Голова неожиданно посвежела. Открыв глаза, я разглядела перед собой знакомые янтарные стены, сходящиеся коридором. Прямо над головой, раскидывая лапы, сияла люстра-осьминог. Вот меня накрыло! Позорище… Судя по расстоянию до выхода, я и половины коридора не одолела!

Дрожащие ленты дыма неожиданно отлетели к стенам, склубившись у их подножия и расчистив передо мной дорогу. Звонкий голос Галианты задрожал и стал тише, а в спину впечатались восхищенные вздохи. Происходящее было подобно чуду! Но самым странным оказалось признать, что это чудо сотворила я сама!

Такого физического и душевного истощения чувствовать мне еще не доводилось! Я побежала к выходу. И едва переступила порог, растолкав девушек, дым застелил пространство за моей спиной, прибирая коридор в свою власть.

— Так-так-так, — Лусьена смотрела на меня то ли как на воровку, то ли как на смертницу. Сверху вниз, со своим обычным заносчивым высокомерием. — Так, значит, простейшее проклятие боли подкосило тебя так, что ты вынуждена была выпускать свою зверушку, но при этом ты рассеяла чары четырех самых сильных дворцовых магов на раз-два, будто чихнула. Как это возможно вообще?

— Козырь всегда нужно держать в рукаве, — я попыталась сделать вид, что знаю, о чем веду речь. На самом же деле понятия не имела, откуда во мне возникла эта внезапная сила и вернется ли она еще.

— Но ты же почти проиграла, когда мы сражались! Как ты могла допустить такое? — Лусьена выходила из себя, а моим рассудком овладевало странное торжество.

— Палить из пушки по воробьям — не в моих привычках, — усмехнулась я, и Лусьена впервые не нашла, что ответить. Лишь высокопарно задрала нос.

Испытание помяло и покорежило всех. Бруна энергично мерила шагами коридор. Оливия отвернулась к стене, пряча заплаканное лицо; Роттильда, нацепив платье задом наперед, медленно сползала по колонне. Альви поглядывала на меня исподлобья, словно на вечного врага, и от этого было больнее всего. Я успокаивала себя лишь тем, что она злилась бы на меня в любом случае.

— Убери розги! — жуткий вопль прокатился по коридору, и в клубах всепожирающего дыма возникло искаженное страхом лицо Бронды. — Бабушка, прошу тебя!

— Кто маму зовет, кто бабушку, — хищно прокомментировала Лусьена, поглядывая на меня.

— А кто-то вообще пауков боится, — заметила я.

— Я не боюсь, — возразила Лусьена. — Они просто мерзкие.

Сложно было придумать более тягостное и выматывающее испытание. Организаторы отбора постарались на славу! Чего мы только ни услышали из уст участниц, когда их рассудком овладевал серый дым. И отборные ругательства, и проклятия, и будоражащие душу признания… Наблюдая этот бедлам, я горячо благодарила Филлагорию за то, что не дала мне ударить в грязь лицом. И за дар, о котором я почти не знала.

Роттильду отсеяли, едва испытание завершилось. Даже баллы не стали подсчитывать, просто прогнали: резко и с позором. Королева гневно заявила на всю страну, что обманщиц на отборе не потерпит, а прославляющих низших — и подавно. Тщетно Роттильда пыталась убедить ее в том, что пишет научную книгу об Ордене: больше провести себя королева не позволила. В тот момент, когда стражи тащили упирающуюся несчастную по коридору, я впервые увидела на лице Оливии улыбку. Но не злорадную, а удовлетворенную. Мол, «я же говорила, что так и будет».