– Атаман убит!

Эта весть мгновенно пронеслась среди разбойников, и порыв храбрости сменился паническим страхом. Из шайки в двенадцать человек осталось меньше половины. Наиболее горячие из удальцов лежали мертвыми, а тут явился новый союзник, счастливо разивший направо и налево.

Вместе с Артемием молодой боярин освободил Михеича и приколол того разбойника, который насел на него. Положение борющихся изменилось. Победа удесятерила силы; смерть атамана внушала ужас.

– Прости, боярин! Не своею волею шли!
– взмолился один из разбойников, падая на колени.

– Не губи, Максим Петрович! Атаманский приказ исполняли!
– говорил другой.

– Атаманский приказ!
– насмешливо повторил боярин, пока окольничьи вязали разбойников.
– А как же имя мое знаешь, а?

– Степаныч сказал, боярин...

– Смилуйся боярин! Мы - подначальные!

– Отпусти нас, заслужим, Максим Петрович!

Артемий с удивлением смотрел на эту странную сцену. Знал он обычай разбойницкий и повадку их ведал, а тут получилось что-то загадочное.

Неистово бившиеся "разбойники" вдруг сделались покорными, едва только атаман и два старших пособника были убиты.

Михеич и окольничьи, оставшиеся в живых, быстро делали свое дело и скручивали руки разбойников. Один из них, Щука, очевидно старший после атамана, дюжий парень с рыжей бородой, особенно энергично сопротивлялся, и Михеич дал ему здорового тумака.

Молодой боярин остановил своего слугу повелительным жестом и только в это мгновение вспомнил о счастливом вмешательстве незнакомца, спасшего ему жизнь.

– Не знаю, как тебя звать-величать, добрый человек, а в пояс тебе кланяюсь за помощь твою. Без тебя эти псы окаянные уложили бы меня и слуг моих.

– И точно, боярин!
– подхватил Михеич.
– Словно сокол ясный налетел наш спаситель. Дай Бог много лет здравствовать!

Артемий не успел назвать себя, да к тому же и не особенно торопился. Когда улеглась в нем вспышка ярости, то снова явились подозрения, что ему довелось оказать услугу своим врагам.

Из обмена отрывистыми фразами между Максимом и Михеичем юноша понял, что они спешат в Москву и эта задержка в пути дает "кому-то" время приехать раньше их.

– Меня зовут Максимом, а по отцу Петровым, - продолжал молодой боярин.
– Коли бывал в Москве, так слыхал, чай, о воеводе Кореневе. Сыном прихожусь ему.

– Коренев!
– вскричал Артемий.
– Как не знать! Мой отец с твоим приязнь держали, и бывал я в доме вашем не раз, давно только... Князя Львова я сын, Артемий...

Молодые люди троекратно обнялись и поцеловались. Они стояли в стороне от остальных и могли говорить свободно, не обращая на себя внимания Щуки, который лежал крепко связанный.

– Что же с ними будешь делать, Максим?
– спросил Артемий, кивая на разбойников.

– Давай обсудим. Не знаю и сам. Ведь не разбойники они, не грабители, не думай. Они подосланы убить меня. Еще за селом караулили, да не удалось. Михеич тропинку лесную нашел, мы и разминулись.

– Подосланы? И знаешь кем?

– Еще бы не знать! Второй раз нападают, да все срываются. Есть в Москве, у нас, боярин Лутохин... Хуже татарина проклятого... Его приказу, слышишь, повиновались!..

– Что же, злобу он на тебя имеет?

– На старшего брата, на Тимофея, злоумышляет. Который раз уже нам с ним считаться приходится... Семейное дело, Артемий, негоже говорить здесь, - понижая голос, добавил Максим.

– Так неужели ж управы на него нет?
– пылко спросил Артемий.

– Управы?
– глухим тоном протянул Коренев.
– Не знаешь ты, видно, наших дел московских. Мирволит Лутохину сам боярин Ряполовский, а у того воли много.

Михеич приблизился к молодым людям.

– Приколоть их, боярин?
– равнодушно спросил он.
– Не с собой же тащить окаянных.

Артемий трепетно ожидал ответа Коренева.

Юноше было не жаль тех, кого убили в бою, но какое-то жуткое чувство говорило в душе, когда он подумал, что этих бессильных, крепко связанных врагов собирались "приколоть". Конечно, это было законное право победителя; конечно, тащить за собою полдюжины пленников являлось крайне неудобным, даже рискованным; конечно, это было вполне в нравах того времени, но... Артемий, юноша, не успевший привыкнуть к кровавым зрелищам, находил ужасным подобный эпилог.

Угадывая, что в данную минуту решается их судьба, разбойники смотрели на молодых бояр и Михеича с выражением безграничного страха.

Максим колебался.

– Огоньком языка добудем, да и приколем!
– повторил Михеич.

Началась пытка. Михеич совал в рот разбойникам куски горящей палки, жег бороды и делал всякие истязания. Он совершал все это без озлобления, а как нечто должное и допытывался у несчастных, нет ли еще где подготовленной засады.

– Говори, пес окаянный, кто тебя нанял боярина убить?
– спрашивал он.