Видный и красивый мужчина, с окладистой бородой, в богатом кафтане, с умным, несколько лукавым, выражением лица, догадывался, зачем приказал ему остаться великий князь, но не решался вымолвить ни слова.

Когда Иван Васильевич бывал не в духе, то пустое замечание могло возбудить его гнев и недешево обойтись смельчаку.

– Прикажи-ка, Юрьевич, чтобы завтра в палате к приему послов собрались все бояре, да оружейников чтобы побольше было... Хочу послам оказать честь великую, - насмешливо добавил Иван.

Ряполовский смотрел с изумлением.

Он знал, что великий князь собирается повторить послам хана Ахмата заявление, сделанное через Бестужева, а теперь Иван сказал: "Хочу честь оказать великую!" Не передумал ли он? Не внял ли советам осторожных бояр, находивших рискованным выказать неповиновение Золотой Орде?

Иван Юрьевич и сам не раз высказывался против решительного поступка, но, заметив неудовольствие великого князя, смолкал.

– Все оповещены, великий князь... Твой приказ исполнен... Соберутся бояре, и дружина, и все, кого ты звать приказал. Ждут не дождутся повидать твою милость, пред твои ясные очи представиться, а только...

– Чего еще?

– Смилуйся, великий князь, позволь слово молвить. Ропщет торговый люд и в народе говор идет, что беды ждут неминучей.

– Ропщут!
– вскричал Иван, гневно стукнув посохом.
– Народ, сказываешь, ропщет? Дурачье! Мало их, видно, грабил татарин, мало ругались над ними нехристи... Ропщут! А ты скажи им, дуракам, что коли воем великим выть начнут, коли слезами обливаться будут, какая есть моя воля - так и делать буду... Не дело московским государям народную молвь слушать... А бояре... Кто мне угодным хочет быть, пусть заранее ведает: сказал я слово - и быть по тому. Ты знаешь, Юрьевич, могу я жаловать, могу и казнить. Кому что любо.

Ряполовский поспешил прикинуться горячим сторонником замысла великого князя и, чтобы отвести от себя гнев Ивана, упомянул о двух-трех личных врагах, которые якобы поддерживали смуту.

Отпустив Ряполовского, Иван Васильевич долго стоял у окна, смотрел на Москву, разраставшуюся с каждым днем, на золотые купола церквей и монастырей, на густые зеленые рощи и желтеющие поля в слободах, примыкавших к городу, на Кремлевскую стену и глубоко задумался.

Вспоминал ли Иван все достигнутое им за время княжения, создавал ли планы на будущее, размышлял ли о важности переживаемого исторического события - кто может угадать думы великого собирателя земли русской, медленно, но неуклонно стремившегося к заветной цели.

Взгляд Ивана Васильевича упал на Ордынское подворье, и улыбка осветила его лицо.

"Достигла-таки Фоминишна, - подумал он.
– Сумела хитростью и подарками склонить ханшу так, что та отдала ей подворье... Удалось Софьюшке выгнать нехристей... А как порадуется, сердечная, когда и вовсе духа их не станет!.. То-то вот торопилась да пылила, а по-нашему: помаленечку, да потихонечку, да с Божьей милостью и засияет солнышко над Русью православною...

Даже София не знала, что именно замыслил Иван, и не без душевного трепета думала о завтрашнем дне.

По обычаю великой княгине нельзя было присутствовать на парадных выходах и приемах, но не такова была София Фоминишна, чтобы мириться с подобным положением.

Нужно было ей все видеть, за всем следить, а подчас, в решительную минуту, и словечко важное шепнуть...

Иван приказал устроить для Софии особое помещение, нечто вроде ложи, скрытой бархатными драпировками, и великая княгиня всегда присутствовала на парадных приемах послов в палате, куда до нее не вступала ни одна женщина.

Торжественный час, наконец, настал.

Собрались все бояре в великолепных кафтанах, отороченных драгоценными соболями, с длинными рукавами, отделанными золотом и жемчугом, явились и воеводы, и дружинники, и боярские дети, и окольничьи. Тесно становилось в обширной палате, но Иван приказал, чтобы больше было присутствующих, и никому запрета не делалось.

Были тут и Патрикеевы и Ряполовские, ближайшие любимцы Ивана, был Плещеев, Морозов, Басенок Федор, был граф Мамон, Ошера, были князья Курбские, Засекины, Прозоровские, Солнцевы, Кубенские и многие другие. Был наш старик, Михайло Иванович Кошкин, вошедший в милость Ивана, был Артемий и друг его Максим Коренев и много молодежи, восторженно относившейся к плану великого князя.

За троном великокняжеским, сделанным из слоновой кости с золотыми украшениями, поместились рынды* и оружейники со сверкающими секирами; блестящею цепью окружали они всю залу, непосредственно за скамьею, на которой сидели именитые бояре. В дверях, через которые должны были войти послы, стояла тесная толпа оружейников, окольничьих, ратников и молодежи с секирами, шестоперами и кинжалами.

_______________

* Р ы н д а - воин царской охраны.

Глухой говор шел между присутствующими: толковали о том, как похвалялись послы татарские, что Москве придется покаяться за свою дерзость, за отказ в дани, и, как это всегда бывает, мнения разделились.