Шрифт:
Одни говорили, что давно пора Золотой Орде и честь знать, другие выражали опасение, что Ахмат не стерпит упрямства Ивана и совершит набег на Русскую землю.
– Не время теперь с Ордою ссориться!
– говорили старики.
– Видно, кланяться сладко?
– острила молодежь.
– Смотри-ка, молоко на губах не обсохло, а туда же, толковать хочешь. Счеты с врагом сводить надо, коли дома все покойно, а теперь... Поди, не слыхал, какие вести гонец привез?
– Как не слыхал, знаю!
– То-то, знаю! Знал бы, так не говорил бы!.. За князей-то, за Андрея и Бориса, вольница опять поднимается и польский король руку дает...
Появление Ивана III прервало все толки. В палате воцарилась тишина.
Когда великий князь принял поклоны бояр и отвечал на их приветы, когда все взоры были устремлены на него и внимание напряглось до последней крайности, наступил великий момент для Русской земли, для ее настоящего строя.
– Введите послов от хана Золотой Орды, - приказал Иван III.
Через несколько мгновений появились послы.
Это были рослые и видные представители татарского рода. В атласных халатах, расшитых золотом, в шароварах и золотых туфлях, с белыми чалмами на бритых головах, вошли они в палату и остановились в нескольких шагах от возвышения, на котором находился трон великого князя.
Двуглавый орел, сменивший изображение Георгия Победоносца, изображал герб Московского великокняжества и рельефно вырисовывался над троном Ивана.
Послы еще не видели этого новшества и с любопытством рассматривали его.
Послание хана Ахмата, басма с изображением его и ханскою печатью, было вручено Ивану.
Торжественная тишина царила в палате.
Старший посол заговорил тоном упрека, что великий князь Иван не исполняет крестного целования и, не следуя обычаю дедов и отцов, уклоняется платить дань, а потому...
Как орел воспрянул Иван III.
Прежде чем успел вымолвить посол, чем грозит хан Ахмат своему даннику, грозный и могучий голос Ивана потряс стены палаты:
– Смотри, посол! Смотрите, бояре! Вот что я делаю с басмою твоего хана!
И Иван разорвал грамоту, бросил ее под ноги и начал топтать.
– Казните послов!
– приказал Иван, обращаясь к оружейникам.
– А одного оставьте. Пусть идет к своему хану и скажет ему, что видел и слышал...
Оружейники бросились на послов, обезоружили их и с шумом увели из палаты, где остался лишь один из них, самый почтенный по возрасту, и, трепеща от ужаса, он стоял перед троном и не смел слова сказать.
Объятые страхом, изумленные или восторженные, бояре тоже безмолвствовали.
– Иди к своему хану, - заключил Иван, обращаясь к послу, - и скажи ему, что видел... А от меня передай, что не оставит он меня в покое, так и с ним будет то же, что с басмою и с послами! Понял ли?
Посол упал на колени.
То, что произошло перед его взором, превосходило всякое вероятие, и, словно угадывая будущее могущество Руси, он склонил свою седую голову.
Иван горделиво усмехнулся, обвел торжествующим взором бояр и вышел из палаты.
София Фоминишна встретила своего супруга со слезами восторга.
Она припала к нему на грудь и, обнимая и плача, шептала льстивые, сладостные речи:
– Воистину велик ты, Иван Васильевич! Ты - государь, ты царь земли русской... тебя признают и поклонятся все люди православные; тебе принесут покорность и города вольные, и князья удалые... Засияешь ты, как солнце красное, и не будет ни силы, ни воли ничьей, кроме Божеской да твоей, царь Иван всея Руси!
Глава IX
МАТЕРИ-СОПЕРНИЦЫ
Артемий сделался любимцем Ивана III и Софии Фоминишны. Смелый и ловкий юноша, горячо преданный государю и государыне (как величали теперь великого князя и его супругу), он готов был жизнь отдать по одному слову или взгляду своего властелина.
Но возвышение при дворе Ивана никому почти неизвестного доселе Артемия, князя Львова, многим не нравилось, и молодой человек имел немало врагов, готовых оклеветать и погубить его.
К счастью, судьба Артемия очень заинтересовала Софию.
Читатели, может быть, не забыли, что в тот день, когда Артемий явился гонцом от Кошкина, заветное и пламенное желание Софии исполнилось: у нее родился сын.
По свойственному всем женщинам суеверию и склонности видеть сверхъестественное в явлениях вполне естественных, Софии казалось, что волнение, причиненное гонцом, сообщившим о заговоре князей, не только ускорило рождение младенца, но и повлияло на пол его.