Дверь была приоткрыта.

Эва Кордова не стала обходить пюпитры. Она прошла по центральному проходу и остановилась поодаль от ящика. Она оцепенела, увидев объект своего внимания нараспашку открытым. Ящик был выдвинут ровно настолько, чтобы в щель дверного проема мог пройти человек. Воздух пропитался перегноем и, вдыхая его, Эва ощущала себя в лесу после сильного дождя. Несмотря на отвращение, какое она испытывала ко всему, что находилось за дверью, ее пронизывал тонкий душевный настрой остаться здесь еще на несколько мгновений. В ее подсознании появились две линии. Одна указывала по направлению к двери, другая – в абсолютно противоположном.

Туман потянулся к ее сапогам. Эва усмотрела в нем нечто злобное и неправдоподобное, будто к ее ногам тянулись щупальца. Хотя туман был вполне обычным, его целенаправленность женщине совершенно не понравилась.

Эва Кордова попятилась назад и тут же уперлась в пюпитр. Бутылки звякнули, и женщина вскрикнула. Край пюпитра уперся ей в спину и, как ей показалось, толкнул в обратном направлении. Туман дотянулся до ее ног, окутав их холодом и сыростью. Запах гнилой травы стал невыносим. Эва натянула на нос ворот свитера и приставными шагами попятилась к выходу. Туман за ней не погнался.

Она выбралась из тоннеля и заторопилась прочь от ужасного места. Она уже знала, что ни за что не вернется сюда одна. Только с начальником ночной смены и только в присутствии мужчин. Она знала, чем аргументировать свой страх. Даже если туман исчезнет к утру и дверь каким-то образом закроется, ящик из тоннеля никто не уберет.

Испуганная Эва достигла винтовой лестницы, когда арочная дверь отварилась шире, толкая ящик вбок, а два пюпитра весом под сто килограмм каждый, самостоятельно выдвинулись в проход. Женщина выскочила из погребов и понеслась к производственному цеху. В тот же момент в тоннеле №5 погас свет, и чернота на несколько минут наполнилась скрежещущими звуками.

Глава 2

Абрау. Трофим.

Его звали Дмитрий Лопушков-Трофимовский, но по имени его называли только родные мать и отец до тех пор, пока не погиб под колесами комбайна. Для всех остальных, включая родного деда, он был Трофимом.

Трофим переехал в Абрау в две тысячи шестнадцатом году из глухой малоизвестной деревни на западе Краснодарского края. На тот момент ему было четырнадцать лет, и за два года он не нашел ни одного человека, кто хотя бы краем уха слышал о его малой родине. Ребята в школе часто подшучивали над ним, что он прилетел с Марса. Трофим предпочитал не брать это близко к сердцу, но когда средняя школа закончилась, ему стало не по себе от мысли, что большая часть мальчишек и девчонок относятся к нему как к чужаку. Может быть, он и прилетел с Марса. Иначе не объяснишь, почему он постоянно выпадал из коллектива и почему все школьные задания учителя давали ему индивидуально. Он учился как порядочный троечник, которому никто не помогал нагнать упущенное, и в то же время никто ни в чем его не упрекал.

Жизнь Трофима начала меняться, когда ему исполнилось пятнадцать, и дед рассказал ему историю про призрачную шхуну. Пятнадцать лет – уже не тот возраст, когда мальчишка, нагруженный непростой подростковой жизнью, верит в сказки и былины. И дед, как никто другой это понимал. Поэтому, поведав свою историю, он передал внуку одну необычную вещь. С тех пор Трофим жил с ней неразлучно. Даже серебряный крестик на своей груди он изредка снимал, а вот то, что получил от деда, всегда оставалось при нем.

Трофим и сейчас не мог понять, как все произошло. Но он помнил: дед был трезв, что случалось с ним редко. Он что-то говорил и говорил, а потом в его руке появилось кольцо. И дед сказал: «Ты же хочешь увидеть шхуну?»

Трофим воскликнул: «Еще бы!»

«Тогда закрой глаза», – повелел дед.

Трофим закрыл и услышал, как чиркнула зажигалка. Следом было нечто похожее на развертывание бумаги. Трофим не подглядывал. Только слышал, как что-то хрустит, а потом к его руке, чуть ниже локтевой вены, прикоснулась адская боль. Мальчик попытался выдернуть руку, но было уже поздно. Дед настолько крепко сжал его запястье, что Трофиму остался только один путь. Терпеть. Рука налилась огнем, и пока дед заворожено смотрел на то место, куда прикладывал кольцо, в мальчика вселялось нечто.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Чуть позже Трофим взглянул на свою руку и словно проснулся. Кольцо исчезло. Дед либо спрятал его, либо выронил, пока он испытывал муки. На руке остался лишь темно-синий круг, озаренный своеобразной выпуклостью и легкая паутинка, похожая на оберег, но не имеющая к нему никакого отношения.

Спустя год выпуклость не пропала. Она не причиняла мальчику никакого дискомфорта. Не чесалась и не краснела даже под прямыми солнечными лучами. Тем, кто задавался вопросом о происхождении самородного символа, Трофим отвечал, что это просто ожог, который он получил, неаккуратно вытаскивая из костра трубу. Кто-то верил, кто-то нет, большая часть его друзей кому родители уже разрешали делать татуировки, осуждали его и смеялись, что это очередная неудачная попытка выделиться из общей массы. Они ставили свои татуировки напоказ, доказывая насколько круче, сильнее и совершеннее выглядят их работы.

Трофим искренне верил, что когда-нибудь и его одноклассники облагоразумятся и поймут, что он ничем не хотел выделяться из толпы. А еще ему казалось, что толпа сама хотела, чтобы он из нее выделился.

Тайну своей метки Трофим так и не выведал, потому что дед умер спустя несколько дней после того происшествия. Напоследок он сказал, что шхуну-призрак он обязательно увидит, потому что на руке у него особый знак, но его слова Трофим пропустил мимо ушей. Слишком дорог был ему дед как человек. А все легенды о призрачном корабле, который в полночь причаливает к скале, на тот момент были пусты. Трофим не придавал им значения.