– Может быть, я просто выпью антибиотик?

– Выпьешь, – согласилась мама. – Обязательно выпьешь. Сразу, как врач поставит тебе диагноз.

Она еще раз провела по вспухшему кругу.

– Очень странно, что нет никаких покраснений. Должны быть. Очень странно.

Мать была явно расстроена состоянием дел, а Трофим внезапно вспомнил, что сегодня собирался с другом в горы.

– Как думаешь, сколько это займет времени?

– Приемный покой вообще не займет времени. Дежурный врач всегда там. Сегодня воскресенье, но… – тут мама задумалась, на ее лице промелькнула тень сомнения. – Я сейчас позвоню и спрошу.

Она удалилась из комнаты и через несколько минут вернулась.

– Иди немедленно. Панин собирается улизнуть. У его дочери сегодня какой-то праздник, и он отпросился у главврача на полдня. Возьми с собой паспорт. Он сказал, что медкарту поищет в регистратуре.

Трофим взял паспорт, но перед тем как выйти из дома, постоял на пороге, подавляя в себе отвращение к больнице.

«Я не хочу туда идти, – понимал он. – Не хочу и все»

И в чем-то он оказался прав, потому что доктор Панин не сказал ничего, что могло бы пролить свет на его проблему. Осмотрев ожог, доктор лишь ухмыльнулся и поинтересовался, бывало ли раньше что-нибудь подобное. Трофим ответил, что видит это впервые и тогда Панин сказал, что вспухший круг напоминает ему черную метку, имеющую дурную славу в некоторых кругах. Конечно, он не имел в виду далекие времена, когда к подобным вещам относились серьезно, но, услышав его доводы, Трофим вспомнил про призрачную шхуну, и в его голове забил медный колокол. Панин предпочел не паниковать. Он так же не обмолвился по поводу сдачи крови, и с его слов, ожог должен успокоиться сам собой в течение ближайших дней.

По соседству с Трофимом жил парнишка по имени Аркадий Говорун. Он был на год младше, учился в девятом классе и за счет своей коммуникабельности и простоты мог сдружиться с кем угодно, когда угодно, и где угодно. В отличие от класса Трофима, класс Аркадия содержал меньше избалованной молодежи, благодаря чему мальчишку тролили, но любили. По той же зрелой любви еще с младших классов его называли Говорун. Когда Трофим переехал в Абрау на постоянное место жительства, Говорун стал его первым и самым верным другом. От него Трофим не скрывал своих секретов, хотя не раз убеждался, что Говорун ненароком способен проговориться кому-нибудь еще. Таким был его талантливый бесхребетный язык.

Знал Говорун и про татуировку. Знал все в мельчайших подробностях, а не то, что знала мать и одноклассники. Поэтому не чувствуя в душе спокойствия, Трофим решил сообщить о случившемся своему другу и забежал к нему после больницы. Он застал Аркадия за работой. Парнишка подрезал во дворе траву. Только не триммером или косой как это обычно делают садоводы, а обычными ножницами, как это делал только он сам. Говорун был на редкость трудолюбив к домашним делам, и иногда Трофим поражался его целеустремленности в работе, с той лишь оговоркой, что проводить время вне дома Говорун все-таки любил больше.

– Хей, – Трофим остановился возле деревянного забора и заглянул через калитку.

– Уууу! – прогудел Говорун, клацая ножницами. – Заходи, открыто! Как жизнь, брат-сват?

– Жизнь как у собаки, брат-сват, – Трофим вошел во двор и закрыл калитку. – У тебя как?

– У меня офигенно! Сегодня откопал муравейник в огороде. Если бы ты видел, как эти муравьи спасались! Они бежали во все стороны. А потом я залил муравейник водой. И тогда все муравьи утонули! Это было так круто, что я даже записал в тетрадку, как все было! Если хочешь, я тебе потом прочитаю. Но я точно напишу об этом в сочинении на свободную тему. У нас училка постоянно страдает по этой теме. Ей надо написать какую-то хрень про то, как я провел лето. Вот и напишу! Эх, пропустил ты зрелище, брат-сват! Пропустил!

Говорун опустил голову и продолжил работу. Трофим заметил, что он не просто подравнивал траву, он выстригал ее под корень, и за его спиной образовывалась вытоптанная площадка, как после раундапа.

– Зачем ты выстригаешь траву под корень? – поинтересовался Трофим.

– Мать приказала. Хочет, чтобы было гладко, как на хоккейной площадке.

– Но ведь с травой же красивее.

– Пойди, докажи ей! Она меня и слушать не хочет. Сказала, пока я не превращу двор в марсианское поле, чтоб на ужин не приходил.

Трофим усмехнулся.

– Я серьезно! Даже батя не хочет с ней спорить. Вчера попытался чем-то уразуметь, но мама его быстро поставила на место. Сказала, что если он знает, как снять с машины колесо, то это не значит, что он разбирается как печь пирожки, и уж тем более как сделать хату новомодной на фоне маленького двора. – Говорун бросил ножницы и стал яростно выдирать траву руками. – У нас недавно на кухне провалился пол. Мы с папой подремонтировали немного. Поднимать весь пол не стали и залатали только дыру. А через пару дней мама двигала холодильник, чтобы вытереть за ним пыль, и провалилась под доски в том же месте. Батя попытался объяснить ей, что это из-за ее лишнего веса. Если бы она скинула килограмм шестьдесят, пол во многих местах нашего дома удалось бы сохранить. Ох, брат-сват, если бы ты видел, как мама разозлилась на него. Она дала бате такую взбучку, что на следующий день нам пришлось латать всю кухню. Слава Богу, у нас кухня восемь квадратных метров. За день управились.

– И без обеда?

– Конечно. Мама очень злая была. Я пообщался с батей, сказал, что зря он так ее бесит. Лучше пусть помалкивает. Почему-то женщин всегда задевает, когда им о лишнем весе напоминают. Причем без разницы, сколько ей лет – восемнадцать или пятьдесят два. У меня, например, килограмм пятнадцать лишних есть, но я на это особого внимания не обращаю. Меня, кстати, толстым почти никто не называет кроме бати. Но даже если б и называли, мне все равно. А вот женщинам не все равно.