Шрифт:
Я пожимаю плечами. Всякое бывает. Пью черный кофе без молока и сахара. Смотрю на проходящих мимо людей. На подъезжающие и паркующиеся машины. Вообще-то, здесь парковка запрещена, но у нас всегда есть те, кто ровнее остальных.
Один такой как раз паркуется. Черный представительский седан.
А потом…
Черт!
Я отвожу взгляд настолько торопливо, что Игорь, с увлечением рассказывающий мне про очередного деятеля искусств, как раз на днях пойманного с незаконным веществом в кармане, замечает это и вопросительно замолкает.
Но мне не до него совершенно.
Потому что я вижу надвигающуюся катастрофу и не знаю, как ее предотвратить.
Потому что, конечно, бывает всякое.
И кафе в Питере полно. И таких модных — вагон.
И известный глава известного международного строительного холдинга, непонятно за каким хреном в очередной раз посетивший северную столицу, вполне может просто заехать поесть…
И…
Утешай себя, Оля, утешай.
И верь в совпадения. Давай.
Вот он уже к столику твоему идет.
Начинай верить.
18. Сейчас
Ну что, ты смотришь? Ну смотри.
Я взгляд не отведу, не думай.
Пустое. Нет, не говори.
И улыбнись. Не будь угрюмым.
Ну как тебе я? Ничего?
Я вижу. Как зрачок расширен!
Все для тебя. Для одного.
Улыбкою кота Чешира.
Ты что-то говоришь, а сам
Все смотришь, смотришь… И напрасно.
Давно не верю голосам,
Твердящим все кристально ясно.
Тебе все ясно? Ну — вперед!
И в руки — флаг! И что там дальше?
Смотри. Другой домой везет.
А ты… Ты вспоминай. Почаще.
М. Зайцева.
Сейчас.
Я захожу в зал и сразу к ней.
Сидит. Смотрит. Глаза такие… Черт, Шипучка! Ну чего ты творишь опять?
Ну зачем?
Мы нехорошо расстались в последний раз. Но ты реально, прямо на самом деле, думала, что я тебя оставлю? Да? Ты же так хорошо меня знаешь, Шипучка. Как облупленного знаешь.
Мажорчик, нагло зацепивший ее руку, пока еще ничего не видит. И не понимает. Моей чуйки у него нет, и было бы странно, если б появилась. У такого.
И потому надвигающегося пи**ца, само собой, не ощущает.
Зато Олька сразу все сечет. И только глаза сужает опасно. Сейчас зашипит. Как газировка моей юности, выплеснется через край. А мне того и надо. Выплескивайся, Шипучка. Я поймаю.
Я не выдумываю повод, не ищу ненужных слов. Зачем? Ради кого?
Вася подставляет стул, сажусь, смотрю на нее. Только на нее.
Ну, привет, Шипучка. Начинай.
— Простите, но вы, вероятно… — неожиданно влезает в наш безмолвный разговор мажор, но я даже взгляд на него не перевожу. Незачем.
— Привет, Олька. Поехали отсюда?
Она молчит. И смотрит. И я за один такой взгляд готов сейчас всех отсюда, нахрен, повыбрасывать, ее на этот диванчик завалить и юбку задрать. Чувствую, как просыпается и вылезает наружу Олег Сухой.
Тот самый, из веселых девяностых. Для того Олега это не было проблемой. И для Хельмута Троскена — тоже ерундовое дело.
— Простите, я не понял, что…
— Игорь, — звонко перебивает его Олька, не отрывая от меня взгляда. Опасного. Предупреждающего. — Мой друг. А это герр Троскен. Мой знакомый.
— Троскен? Тот самый? — в голосе мажора звучит настолько искреннее удивление и восторг, что я нехотя отрываю взгляд от Шипучки и смотрю на него. И Олька смотрит. И тоже с удивлением.
— Дело в том, что наш банк с недавних пор является вашим филиалом, и для меня большая честь познакомиться с вами лично… — начинает заваливать меня бессмысленной болтовней ее приятель, а я, даже не пытаясь понять, что он несет, опять перевожу взгляд на Шипучку.
Она все еще смотрит на своего приятеля, а потому я ловлю мимолетный секундный кайф, просто любуясь.
Красивая. До чего красивая, сил ведь нет никаких. Смотреть больно. Самая красивая баба из всех, кого встречал. И самая манящая. Я, уже взрослый мужик, смотрю на нее и сатанею, как мальчишка. Как тогда, двадцать лет назад, когда впервые увидел хрупкую девчонку в форме скорой помощи. Ну вот как такое понять? Никак. Я и не понимаю. За столько лет привык.
Давай, Олька, пойдем.
Пойдем уже.